Евгений Онегин
 

На свете братцы все говно,
Все мы порою, что оно,
Пока бокал пенистый пьем,
Пока красавиц мы е#ем,

Ебут самих нас в жопу годы -
Таков, увы, закон природы.
Рабы страстей, рабы порока,
Стремимся мы по воле рока,

Туда, где выпить иль е#нуть,
И по возможности все даром,
Стремимся сделать это с жаром,
И поскорее улизнуть.

Но время между тем следит,
И ни х#я нам не простит,
То боль в спине, в груди одышка,
То геморрой, то где-то шишка,

Начнем мы кашлять иль дристать,
Иль пальцем в жопе ковырять,
И вспоминать былые годы,
Таков, увы, закон природы.

Потом свернется лыком х#й,
И, как над ним ты ни колдуй,
Он никогда уже не встанет,
Кивнет на миг и вновь завянет,

Как вянут первые цветы,
Морозом тронутой листвы,
Так всех, друзья, нас косят годы,
Таков, увы, закон природы.
 

* * *

Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Кобыле так с утра заправил,
Что дворник вытащить не мог.
Его пример - другим наука,
Когда меж ног такая штука,
Не суй ее кобыле в зад,
Как дядя - будешь сам не рад.

Так вот с утра, как Зорьке вправил,
Тут и инфаркт его схватил,
Он завещание оставил,
Всего лишь четверть прокутил.

И сей пример другим наука,
Что жизнь - не жизнь, сплошная мука,
Всю жизнь работаешь, коптишь,
И не доешь, и не доспишь,

Уж, кажется, достиг всего,
Пора оставить все заботы,
Жить в удовольствие начать,
И прибалдеть и приторчать,

Ан нет, готовит снова рок,
Последний, жесткий свой урок.
И вот пиздец приходит дяде,
На век прощайте водка, бл#ди,

И в мысли мрачны погружен,
Лежит на смертном одре он
А в этот столь печальный мир,
В карете, вихрем к дяде мчась,
Ртом жадно к горлышку приник,
Наследник всех его сберкниг,

Племянник. Звать его - Евгений.
Он, не имея сбережений,
В какой-то должности служил,
И милостями дяди жил.

Онегина почтенный папа,
Каким-то важным чином был,
Хоть осторожно, в меру хапал,
И много тратить не любил,

Но как-то раз один увлекся,
Всплыло что было и что нет,
Как говорится, папа спекся,
И - загудел на десять лет.

А будучи в годах преклонных,
Не вынеся волнений оных,
В одну неделю захирел,
Пошел посрать - и околел.

Мамаша долго не страдала,
Такой уж женщины народ,
"Я не стара еще" - сказала,
- "Я жить хочу, е#ись все в рот".

И с тем дала от сына ходу,
Уж он один живет два года.
Любил он по#бать, и в этом,
Не знал ни меры, ни числа,

Друзья к нему взывали - где там,
А член имел - как у осла.
Бывало, на балу танцуя,
В смущеньи должен был бежать -

Его трико давленье х#я
Не в силах было удержать.
И ладно если б все сходило
Без крика драки и беды,

А то ведь получал, мудило,
За баб не раз уже п#зды.
Да только все без проку было,
Лишь оклемается едва,

И ну пихать свой мотовило,
Будь то хоть девка аль вдова.
Мы все еб#мся понемногу,
И где-нибудь и как-нибудь,

Так что, по#бкой, слава богу,
У нас не запросто блеснуть,
Но поберечь не вредно семя,
Член к нам одним концом прирос,

Тем паче что в любое время,
Так на него повышен спрос!
Но... ша! Я кажется зарвался,
У вас прощения прошу,

И к дяде, что один остался,
Скорей явится поспешу.

* * *

Ах, мы немного опоздали,
Старик уже в бозе почил,
Покой ему. Мы выйдем тихо,
Пускай останется один.

Ну а пока у нас есть время,
Поговорим на злобу дня.
Так что я там п#здил про семя?
Забыл... Но это все х#йня.

Не в этом злая бед причина,
От баб страдаем мы - мужчины,
Что в бабах прок - одна п#зда,
Да и п#зда не без вреда.

И так не только на Руси,
На всей земле о том спроси,
Где баба, скажут, быть беде.
Шер ше ля фам - ищи в п#зде.

От бабы пьянка, ругань, драка,
Но лишь ее поставишь раком,
Концом ее перекрестишь,
И все забудешь, все простишь.

Да только член прижмешь к ноге,
И то же,
А если раком иль минет, А?!

Но нет, черед и этому придет,
Но нас уже Евгений ждет,

Но тут насмешливый читатель,
Возможно мне вопрос задаст,
Ты с бабой сам лежал в кровати,
Иль быть ты может педераст?

Иль может в бабах не везло,
Коль говоришь что в них все зло?
Его без гнева и без страха,
Пошлю интеллигентно на х#й.

Коль он умен - меня поймет,
А коли глуп - пускай идет,
Я сам люблю, чего скрывать,
С хорошей бабою в кровать,

Но баба бабой остается
Пускай она как бог еб#тся!

Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок.
Он в тот же день без рассуждений,
В кусты крестьянку уволок,

Оттрахал бабу ни и скоро,
Спокойно вылез из куста,
Обвел свое именье взором,
Поссал и молвил: "Красота!"

Онегин был практичен с детства,
Свое вверенное наследство,
Не тратил он по пустякам,
И так, слагая к пятакам,

Он был великий эконом.
То есть умел судить о том,
Зачем все пьют и там и тут,
Хоть цены все у нас растут,

Никто не мог ему претить,
Такой порядок учредить.
Велел он бабам всем собраться,
Пересчитал их лично сам,

Чтоб было легче разобраться,
Переписал их по часам.
Бывало он еще в постели,
Спросонок чешет два яйца,

А под окном уж баба в теле,
Ждет с нетерпеньем у крыльца.
В обед еще и в ужин тоже,
Да кто ж такое стерпит? Боже!

А наш герой хоть и ослаб,
Ебет и днем и ночью баб.

* * *

В соседстве с ним,
И в туже пору,
Другой помещик проживал,
Но тот такого бабам ходу,
Как наш приятель, не давал.

Звался сосед Владимир Ленский,
Столичный был, не деревенский.
Красавец в полном цвете лет,
Но тоже свой имел привет,

Похуже баб, похуже водки,
Не дай нам бог такой находки,
Какую сей лихой орел,
В блатной Москве себе обрел,

Он, избежав разврата света,
Затянут был в разврат иной.
Его душа была согрета,
Наркотика струей шальной.

Ширялся Вова понемногу,
Но парнем славным был ей богу,
И на природу тихий лон,
Явился очень кстати он,

Ведь наш Онегин в эту пору,
От #бли частой изнемог,
Привычки с детства не имея,
Без дел подолгу пребывать,

Лежал один задернув штору,
И уж смотреть на баб не мог,
Нашел другую он затею,
И начал крепко выпивать.

Немного выпить - худа нету,
Но наш герой был пьян до свету,
Из пистолета в туз лупил,
И как верблюд в пустыне пил,

Онегин с Ленским стали други,
В часы свирепой зимней вьюги,
Подолгу у огня сидят,
Ликеры пьют, за жизнь п#здят,

Но тут Онегин замечает,
Что Ленский лепит невпопад,
И уж давно съ#баться рад,
И пьет уже едва-едва.

Послушаем-ка их слова:
- А что Владимир ты уходишь,
- О да, Евгений, мне пора,
- Скажи с кем время ты поводишь?
Скажи, ужель нашлась вдова?

- Да только-только...
- Ну шуровые, ну народ...
И как же звать чувиху эту?
Как? Ольга? И что, не дает?

Как не дает? Знать, ты, приятель, плохо просишь...

Скажи, там есть еще одна?
- Родная Ольгина сестра,

- Ты шутишь.
- Нету,
Ту будешь тулить ту,
Я эту.

Так что, мне можно собираться?
И вот друзья уж рядом мчатся.
Но в этот день мои друзья,
Не получили ни х#я,

За исключеньем угощенья,
И не испросив прощенья,
Послушаем-ка их украдкой:
- Ну что у Лариных ?

- Напрасно поднял ты меня,
Еб#ть там никого не стану,
Тебе ж советую Татьяну,

- А что так? - Милый друг мой Вова,
Баб понимаешь ты х#ево.
Когда-то, в прежние года,
И я драл всех была б п#зда,

С годами гаснет жар в крови,
Теперь #бу лишь по любви.
Владимир сухо отвечал,
И после во весь путь молчал,

Домой приехал, принял дозу,
Ширнулся, сел и загрустил.
Одной рукой стихи строчил,
Другой х#й яростно дрочил.

Меж тем двух #барей явленье,
У Лариных на баб,
Произвело такое впечатление,
Что у сестер п#зду свело.
 
 

Итак, она звалась Татьяной,
Грудь, ноги, жопа - без изъяна,
И этих ног прекрасный плен,
Мужской еще не ведал член.

И думаете не хотела,
Она попробовать конца?
Хотела так, что аж потела,
И изменялася с лица.

Но не смотря на все на это,
Благовоспитанна была,
Романы про любовь читала,
Искала их, во сне спускала,
Но целку строго берегла.

Не спится Тане, враг не дремлет,
Любовный жар ее объемлет.

- О, няня, няня, не могу я.
Открой окно, зажги свечу.
- Ты что, дитя? - Хочу я х#я,
Онегина скорей хочу.

Татьяна утром рано встала,
Пизду об лавку прочесала,
И села у окошка сечь,
Как Шаpик Жучку будет влечь.

А Шаpик Жучку шпарит раком,
Чего боятся им, собакам?
Лишь ветерок в траве шуршит,
А то гляди и он спешит.

И думает в волненьи Таня,
Как это Шаpик не устанет
Работать в этих скоростях.
Так нам приходится в гостях,

Или на лестничной площадке,
Кого-то тулить без оглядки.
Вот Шаpик кончил, с Жучки слез,
И вместе с ней умчался в лес.

Осталась Таня у окна одна,
Тяжелых дум она полна.
А что Онегин ? с похмелюги,
Рассолу выпил целый жбан.

Нет средства лучше. Верно, други ?
И курит топтаный долбан.

* * *

О долбаны, бычки, окурки -
Порой вы лучше сигарет.
Мы же не ценим вас, придурки,
Иль ценим вас, когда вас нет.

Во рту говно. Курить охота...
А денег только пятачок.
И вдруг в углу находит кто-то,
Полуистоптанный бычок.

И крики радости по праву,
Из глоток страждущих слышны,
Я песнь пою, пою я славу,
Бычки, окурки, долбаны.

Еще кувшин рассолу просит,
И вдруг письмо служанка вносит.
Он распечатал прочитал,
Конец в штанах мгновенно встал.

Не долго Женя себя мучил,
Раздумьем тягостным и вновь,
Так как покой ему наскучил,
Вином в нем заиграла кровь.

Решил - "Сегодня к вечеру
Сию Татьяну отдеру".

День пролетел как миг единый,
И вот Онегин уж идет,
На место, в тот старинный парк.
Где уж его Татьяна ждет.

Минуты две они молчали,
И думал Женя "Ну, держись!"
Он молвил ей: - Вы мне писали?
И гаркнул вдруг: - А ну, ложись!

Орех, могучий и суровый,
Стыдливо ветви отводил.
Когда Онегин член багровый,
Из плена брюк освободил.

От ласк Онегина небрежных,
Татьяна как в бреду была.
В шуршанье платьев белоснежных,
Свою невинность пролила.

Ну невинность эта братцы,
Воистину и смех и грех.
Хоть, если глубже разобраться,
Сперва разгрызть, чтоб съесть орех,

Я грыз орехи сколько мог,
Теперь увольте, извините,
Я целок больше не ломок.

Ну а пока здесь без идиллий,
Онегин Таню отдолбал.
И мы давайте вместе с ними,
Скорее поспешим на бал.

О! Бал давно уже в разгаре,
И в зале жмутся пара к паре,
И член мужчин уж напряжен,
На баб всех, кроме личных жен.

Да и примерные супруги,
В отместку брачному кольцу,
Кружась с партнером в бальном круге,
К чужом тянутся концу.

В соседней комнате, смотри-ка,
На скатерти зеленой тихо,
И за портьерою в углу,
Еб#т кого-то на полу.

Лакеи быстрые снуют,
В бильярдной - там уже блюют.

Везде летят бутылок пробки,
Татьяна же после по#бки,
Наверх тихонько поднялась.
Закрыла дверь и улеглась.

В сортир бежит Евгений с ходу,
Имел он за собою моду -
Усталость ебли душем снять,
Что нам не вредно перенять.

Затем к столу бегом он мчится,
И надо же беде случиться,
Владимир с Ольгой за столом,
А член, естественно, колом.

Он подошел походкой чинной,
Целует руку ей легко,
- Здорово, Вова, друг старинный,
- Жуан пили! Бокал, Клико!

Сперва Клико одну бутылку,
Потом зубровку не одну,
И через час уже мотало,
Друзей как листья на ветру.

А за бутылкою "Особой",
Онегин плюнул вверх икрой,
Назвал он Ленского разъ#бой,
А Ольгу ссаною дырой.

Владимир поблевав немного,
Чего-то стал орать в пылу.
Но бровь свою насупив строго,
Спросил Онегин: "По #блу?"

Хозяину, что бегал рядом,
Сказал: "А ты - иди поссы!"
Попал случайно в Ольгу взглядом,
И снять решил с нее трусы.

Сбежались гости. Наш кутила,
Чтобы толпа не подходила,
Карманный вынул пистолет -
Толпы простыл мгновенно след.

А он - могуч и строен, смел
Ее меж рюмок поимел.
 

Потом побил зеркал немножко,
Прожег сигарою диван,
На площадь, выйдя, крикнул: "Прошка!
Гони скорей домой, болван!"

Метельный вихрь во тьме кружится,
В усадьбе светится окно.
Владимир Ленский не ложится,
Хоть спать пора уже давно.

Он в голове полухмельной
Был занят мыслею одной.
И под метельный ураган
Дуэльный чистил свой наган.

"Онегин! Сука! Бл#дь! Зараза! Разъ#ба! Пидор! И говно!
Лишь солнце встанет - драться сразу, Дуэль до смерти! Решено!"

Залупой красной солнце встало.
Во рту, с похмелья, стыд и срам.
Онегин встал, раскрыл #бало
И выпил водки двести грамм.

Звонит. Слуга к нему вбегает,
Рубашку, галстук предлагает,
На шею вяжет черный бант,
Дверь настежь, входит секундант.

Не буду приводить слова,
Не дав ему п#зды едва,
Сказал Онегин, что придет,
У мельницы пусть, сука, ждет.

Поляна белым снегом крыта.
Да, здесь все будет "шито-крыто".
"Мой секундант", - сказал Евгений,
"А вот мой друг - месье Шардрез."

И так, друзья без рассуждений
Становятся между берез.
"Мириться? Hа х#й эти штуки!
Наганы взять прошу я в руки."

Онегин молча скинул плет
И быстро поднял пистолет.
Он на врага глядит сквозь мушку,
Владимир тоже поднял пушку.

И ни куда-нибудь, а в глаз
Наводит дуло, пидораз.
Онегина мондра хватила,
Мелькнула мысль: "Убьет, м#дила."

Ну подожди, дружок, дай срок.
И первым свой нажал курок.

Упал Владимир. Взгляд уж мутный
Как будто полон сладких грез
И после паузы минутной -
"П#здец" - сказал месье Шардрез.

Евгений Онегин
P.S.:

Упал Владимир, взгляд уж мутный,
Как будто полон сладких грез,
И после паузы минутной
"П#здец", - сказал месье Шардрез.

Что ж делать, знать натуры женской
Не знал один, должно быть, Ленский.
Ведь не прошел еще и год,
А Ольгу уж другой #бет...

Оговорюсь: другой стал мужем,
Но не о том, друзья, мы тужим.

Твердила мать и без ответа
Не оставались те слова,
И вот запряжена карета
И впереди Москва, Москва!

.........................

Дороги! Мать твою налево!
Кошмарный сон, верста к версте,
О, Александр Сергеич, где Вы?
У нас дороги еще те...

Лет через пятьсот дороги, верно,
У нас изменятся безмерно...
Так ведь писали, верно, Вы
Увы! Вы, видимо, правы.

Писали Вы - дороги плохи,
Мосты забытые гниют,
На станциях клопы и блохи
Уснуть спокойно не дают.

И на обед дают гавно -
Теперь давно уже не то.
Клопы уже не точат стены,
Есть где покушать и попить,

Но цены, Александр Сергеич, цены –
Уж лучше блохи, бл#дью быть!
 

.........................

Весна для нас, мужчин, мука.
Будь хром ты, крив или горбат,
Лишь снег сойдет - и к солнцу штука,
А в яйцах звон, не звон - набат!
 

Весной, как всем это известно,
Глупить желает каждый скот,
Но краше всех, скажу Вам честно,
Еб#тся в это время кот.
 

О, сколько страсти, сколько муки,
Могучей сколько красоты,
Коты поют и эти звуки
Своим подругам шлют коты....
 
 
 

Еще один вариант
 
 

Евгений Онегин

роман в стихах
 
 
 
 

                           «Это лучшее мое произведение…»

                                                           А. С. Пушкин
 

                           «Прими собранье пестрых глав,
                           Полусмешных, полупечальных,
                           Простонародных, идеальных,
                           Небрежный плод моих забав,
                           Бессонниц, легких вдохновений,
                           Незрелых и увядших лет,
                           Ума холодных наблюдений
                           И сердца горестных замет».

                                                           А. С. Пушкин
 
 

               глава первая

Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Кобыле так с утра заправил,
Что дворник вытащить не мог.

Его пример другим наука:
Коль есть меж ног такая штука —
Не тычь её кобыле в зад,
Как дядя — сам не будешь рад.

С утра, как дядя Зорьке вправил —
И тут инфаркт его хватил.
Он состояние оставил:
Всего лишь четверть прокутил.

И сей пример другим наука:
Что жизнь? Не жизнь — сплошная мука,
Всю жизнь работаешь, копишь
И недоешь, и недоспишь,

Уж кажется, достиг всего ты,
Пора оставить все заботы,
Жить в удовольствие начать,
И прибалдеть, и приторчать…
Ан нет. Готовит снова рок
Последний жесткий свой урок.

Итак, пиздец приходит дяде.
Навек прощайте, водка, бляди…
И, в мысли мрачны погружён,
Лежит на смертном одре он.

А в этот столь печальный час,
В деревню вихрем к дяде мчась,
Ртом жадным к горлышку приник
Наследник всех его сберкниг,

Племянник. Звать его Евгений.
Он, не имея сбережений,
В какой-то должности служил
И милостями дяди жил.

Евгения почтенный папа
Каким-то важным чином был.
Хоть осторожно, в меру хапал,
И много тратить не любил,

Но всё же как-то раз увлекся,
Всплыло, что было и что — нет…
Как говорится, папа спёкся
И загремел на десять лет.

А, будучи в годах преклонных,
Не вынеся волнений оных,
В одну неделю захирел,
Пошел посрать — и околел.

Мамаша долго не страдала —
Такой уж женщины народ.
«Я не стара ещё,— сказала,—
Я жить хочу! Ебись всё в рот!»
И с тем дала от сына ходу.
Уж он один живет два года.

Евгений был практичен с детства.
Свое мизерное1 наследство
Не тратил он по пустякам.
Пятак слагая к пятакам,

Он был глубокий эконом —
То есть умел судить о том,
Зачем все пьют и там, и тут,
Хоть цены все у нас растут.

Любил он тулиться2. И в этом
Не знал ни меры, ни числа.
Друзья к нему взывали — где там!
А член имел, как у осла.

Бывало, на балу, танцуя,
В смущенье должен был бежать:
Его трико давленье хуя
Не в силах было удержать.

И ладно, если б всё сходило
Без шума, драки, без беды,
А то ведь получал, мудило,
За баб не раз уже пизды.

Да только всё без проку было.
Лишь оклемается едва —
И ну пихать свой мотовило3
Всем — будь то девка иль вдова.

Мы все ебёмся понемногу
И где-нибудь, и как-нибудь,
Так что поёбкой, слава богу,
У нас не запросто блеснуть.

Но поберечь невредно семя —
Член к нам одним концом прирос!
Тем паче, что и в наше время
Так на него повышен спрос.

Но ша. Я, кажется, зарвался.
Прощения у вас прошу
И к дяде, что один остался,
Вернуться с вами поспешу.

Ах, опоздали мы немного —
Старик уже в бозе почил4.
Так мир ему! И слава богу,
Что завещанье настрочил.

Вот и наследник мчится лихо,
Как за блондинкою грузин…
Давайте же мы выйдем тихо,
Пускай останется один.

Ну, а пока у нас есть время,
Поговорим на злобу дня.
Так что я там пиздил про семя?
Забыл. Но это всё хуйня,

Не в этом зла и бед причина.
От баб страдаем мы, мужчины.
Что в бабах прок? Одна пизда,
Да и пизда не без вреда.

И так не только на Руси:
В любой стране о том спроси —
Где бабы, скажут, быть беде.
Cherchez la femme5 — ищи в пизде.

Где баба — ругань, пьянка, драка.
Но лишь её поставишь раком,
Концом её перекрестишь —
И всё забудешь, всё простишь,
Да только член прижмёшь к ноге —
И то уже tout le monde est gai6.

А ежели ещё минет,
А ежели ещё… Но нет,
Черёд и этому придёт,
А нас теперь Евгений ждёт.

Но тут насмешливый читатель
Возможно, мне вопрос задаст:
«Ты с бабой сам лежал в кровати?
Иль, может быть, ты педераст?
Иль, может, в бабах не везло,
Коль говоришь, что в них всё зло?»

Его без гнева и без страха
Пошлю интеллигентно на хуй.
Коль он умён — меня поймет,
А коли глуп — так пусть идёт.

Я сам люблю, к чему скрывать,
С хорошей бабою — в кровать…
Но баба бабой остаётся,
Пускай как бог она ебётся!
 

               глава вторая

Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок.
Он в первый день без рассуждений
В кусты крестьянку поволок,

И, преуспев там в деле скором,
Покойно вылез из куста,
Обвел своё именье взором,
Поссал и молвил: «Красота!»

Один среди своих владений,
Чтоб время с пользой проводить,
Решил в то время мой Евгений
Такой порядок учредить:

Велел он бабам всем собраться,
Пересчитал их лично сам,
Чтоб легче было разобраться,
Переписал их по часам…

Бывало, он ещё в постеле
Спросонок чешет два яйца,
А под окном уж баба в теле
Ждёт с нетерпеньем у крыльца,

В обед — ещё, и в ужин тоже!
Да кто ж такое стерпит, боже!
А мой герой, хоть и ослаб,
Ебёт и днем и ночью баб.

В соседстве с ним и в ту же пору
Другой помещик проживал.
Но тот такого бабам дёру,
Как мой приятель, не давал.

Звался сосед Владимир Ленский.
Столичный был, не деревенский,
Красавец в полном цвете лет,
Но тоже свой имел привет.

Похуже баб, похуже водки,
Не дай вам бог такой находки,
Какую сей лихой орёл
В блатной Москве себе обрёл.

Он, избежав разврата света,
Затянут был в разврат иной.
Его душа была согрета
Наркотика струёй шальной.

Ширялся7 Вова понемногу,
Но парнем славным был, ей-богу,
И на природы тихий лон
Явился очень кстати он.

Ведь мой Онегин в эту пору
От ебли частой изнемог.
Лежал один, задёрнув шторы,
И уж смотреть на баб не мог.

Привычки с детства не имея
Без дел подолгу пребывать,
Нашел другую он затею
И начал крепко выпивать.

Что ж, выпить в меру — худа нету,
Но мой герой был пьян до света,
Из пистолета в туз лупил
И, как верблюд в пустыне, пил.

О, вина, вина! Вы давно ли
Служили идолом и мне?..
Я пил подряд — нектар, говно ли
И думал — истина в вине.

Её там не нашел покуда,
И сколько не пил — всё вотще8.
Но пусть не прячется, паскуда!
Найду, коль есть она вообще.

Онегин с Ленским стали други…
В часы свирепой зимней вьюги
Подолгу у огня сидят,
Ликёры пьют, за жизнь пиздят.

Вот раз Онегин замечает,
Что Ленский как-то отвечает
На все вопросы невпопад,
И уж давно смотаться рад,
И пьёт уже едва-едва…
Послушаем-ка их слова:

«Куда, Владимир, ты уходишь?» —
«О да, Евгений, мне пора!» —
«Постой, с кем время ты проводишь?
Скажи, ужель нашлась дыра?» —

«Ты угадал. Но только… только…» —
«Ну, шаровые!9 Ну народ!
Как звать чувиху эту? Ольга?
Что? Не даёт? Как, не даёт?!

Ты, знать, неверно, братец, просишь.
Постой, ведь ты меня не бросишь
На целый вечер одного?
Не ссы! Добьёмся своего!

Скажи, там есть ещё дыра?
Родная Ольгина сестра?!
Сведи меня».— «Ты шутишь».— «Нету!
Ты будешь тулить ту, я — эту!
Так что ж, мне можно собираться?»
И вот друзья уж рядом мчатся.

Но в этот день мои друзья
Не получили ни хуя,
За исключеньем угощенья.
И, рано испросив прощенья,
Летят домой дорогой краткой.
Мы их послушаем украдкой:

«Ну, что у Лариных?» — «Хуйня.
Напрасно поднял ты меня.
Ебать там никого не стану,
Тебе ж советую Татьяну».—

«Татьяну? Что так?» — «Друг мой Вова,
Баб понимаешь ты хуёво!
Когда-то, в прежние года,
И я драл всех — была б пизда.

С годами гаснет жар в крови,
Теперь ебу лишь по любви».
Владимир сухо отвечал,
И после во весь путь молчал.

Домой приехал, принял дозу,
Ширнулся, сел и загрустил.
Одной рукой стихи строчил,
Другой — хуй яростно дрочил.

Меж тем двух ёбарей явленье
У Лариных произвело
На баб такое впечатленье,
Что у сестёр пизду свело.
 

               глава третья

Итак, она звалась Татьяна…
Грудь, ноги, жопа — без изъяна,
И этих ног счастливый плен
Мужской ещё не ведал член.

А думаете, не хотела
Она попробовать конца?
Хотела так, что аж потела
И изменялася с лица.

И всё же, несмотря на это,
Благовоспитанна была,
Романы про любовь искала,
Читала их, во сне спускала
И целку строго берегла.

…Не спится Тане: враг не дремлет,
Любовный жар её объемлет.
«Ах, няня, няня, не могу я,
Открой окно, зажги свечу…» —
«Ты что, дитя?» — «Хочу я хуя,
Онегина скорей хочу!»

Татьяна утром рано встала,
Пизду об лавку почесала,
И села у окошка сечь10,
Как Бобик Жучку будет влечь.

А Бобик Жучку шпарит раком!
Чего бояться им, собакам —
Лишь ветерок в листве шуршит!
А то, глядишь, и он спешит,

И думает в волненье Таня,
Как это Бобик не устанет
Работать в этих скоростях?
Так нам приходится в гостях
Или на лестничной площадке
Кого-то тулить без оглядки.

Вот Бобик кончил, с Жучки слез
И вместе с ней умчался в лес.
Татьяна ж у окна одна
Осталась, горьких дум полна.

А что ж Онегин? С похмелюги
Рассолу выпил целый жбан —
Нет средства лучшего, о други!
И курит топтаный долбан11.

О, долбаны, бычки, окурки!
Порой вы слаще сигарет!
Мы же не ценим вас, придурки,
Иль ценим вас, когда вас нет.

…Во рту говно, курить охота
А денег — только пятачок,
И вдруг в углу находит кто-то
Полураздавленный бычок.

И крики радости по праву
Из глоток страждущих слышны!
Я честь пою, пою вам славу,
Бычки, окурки, долбаны!

Ещё кувшин рассолу просит,
И тут письмо служанка вносит.
Он распечатал, прочитал —
Конец в штанах мгновенно встал

Себя недолго Женя мучил
Раздумьем тягостным. И вновь,
Так как покой ему наскучил,
Вином в нём заиграла кровь.

В мечтах Татьяну он представил,
И так, и сяк её поставил…
Решил: «Сегодня ввечеру
Сию Татьяну отдеру!»

День пролетел, как миг единый.
И вот Онегин уж идёт,
Как и условлено, в старинный
Тенистый парк. Татьяна ждёт.

Минуты две они молчали…
Подумал Женя: «Ну, держись!..»
Он молвил: «Вы ко мне писали».
И гаркнул вдруг: «А ну, ложись!»

Орех, могучий и суровый,
Стыдливо ветви отводил,
Когда Онегин член багровый
Из плена брюк освободил.

От ласк Онегина небрежных
Татьяна как в бреду была.
В шуршанье платьев белоснежных
И после стонов неизбежных
Свою невинность пролила.

Ну, а невинность — это, братцы,
Воистину — и смех, и грех.
Ведь, если глубже разобраться,
Надо разгрызть, чтоб съесть орех.

Но тут меня вы извините —
Изгрыз, поверьте, сколько мог.
Теперь увольте и простите —
Я целок больше не ломок.

Ну вот, пока мы здесь пиздили,
Онегин Таню отдолбал,
И нам придётся вместе с ними
Скорее поспешить на бал.

О, бал давно уже в разгаре!
В гостиной жмутся пара к паре,
И член мужчин всё напряжён
На баб всех, кроме личных жён.

Да и примерные супруги
В отместку брачному кольцу,
Кружась с партнёром в бальном круге,
К чужому тянутся концу.

В соседней комнате — смотри-ка!
На скатерти зелёной — сика12,
А за портьерою в углу
Ебут кого-то на полу.

Лакеи быстрые снуют,
В бильярдной — так уже блюют,
Там хлопают бутылок пробки…
Татьяна же после поёбки
Наверх тихонько поднялась,
Закрыла дверь и улеглась.

В сортир летит Евгений сходу.
Имел он за собою моду
Усталость ебли душем снять,
Что нам не вредно б перенять.

Затем к столу Евгений мчится,
И надобно ж беде случиться —
Владимир с Ольгой за столом,
И член, естественно, колом.

Он к ним идёт походкой чинной,
Целует руку ей легко.
«Здорово, Вова, друг старинный!
Je vous en prie13, бокал „Клико“!»14

Бутылочку «Клико» сначала,
Потом зубровку15, хванчкару16 —
И через час уже качало
Друзей, как листья на ветру.

А за бутылкою «Особой»17
Онегин, плюнув вверх икрой,
Назвал Владимира разъёбой,
А Ольгу — ссаною дырой.

Владимир, поблевав немного,
Чего-то стал орать в пылу,
Но, бровь свою насупив строго,
Спросил Евгений: «По еблу?..»

Хозяину, что бегал рядом,
Сказал: «А ты поди поссы!»
Попал случайно в Ольгу взглядом
И снять решил с неё трусы.

Сбежались гости. Наш кутила,
Чтобы толпа не подходила,
Карманный вынул пистолет.
Толпы простыл мгновенно след.

А он — красив, могуч и смел
Её меж рюмок отымел.
Затем зеркал побил немножко,
Прожёг сигарою диван,
Из дома вышел, крикнул: «Прошка!»
И уж сквозь храп: «Домой, болван!»
 

               глава четвертая

Meтельный вихрь во тьме кружится,
В усадьбе светится окно.
Владимир Ленский не ложится,
Хоть спать пора уже давно.

Он в голове полухмельной
Был занят мыслию одной
И под метельный ураган
Дуэльный чистил свой наган18.

«Онегин — сука, блядь, зараза,
Разъёба, пидоp и говно!
Как солнце выйдет — драться сразу!
Дуэль до смерти! Решено!»

Залупой красной солнце встало.
Во рту с похмелья — стыд и срам…
Онегин встал, раскрыл ебало
И выпил водки двести грамм.

Звонит. Слуга к нему вбегает,
Рубашку, галстук предлагает,
На шею вяжет чёpный бант…
Двеpь настежь — входит секундант.

Не стану приводить слова.
Не дав ему пизды едва,
Сказал Онегин, что пpидёт,
У мельницы пусть, сука, ждёт!

Поляна белым снегом крыта.
Да, здесь всё будет шито-кpыто.
«Мой секундант,— сказал Евгений.—
Вот он — мой друг, monsieur Chartreuse»19.
И вот друзья без рассуждений
Становятся между беpёз.

«Миpиться? На хуй эти штуки!
Наганы взять прошу я в руки!»
Онегин молча скинул плед
И также поднял пистолет.

Он на врага глядит чрез мушку…
Владимир тоже поднял пушку,
И не куда-нибудь, а в глаз
Наводит дуло, пидаpас.

Евгения менжа20 хватила,
Мелькнула мысль: «Убьёт, мудило!
Ну подожди, дружок, дай срок!» —
И первым свой спустил курок.

Упал Владимир. Взгляд уж мутный,
Как будто полон сладких гpёз.
И, после паузы минутной,
«Пиздец!» — сказал monsieur Chartreuse.
 

               глава пятая

Весна для нас, мужчины, мука.
Будь хром ты, крив или горбат,
Лишь снег сойдёт — и к солнцу штука,
А в яйцах звон!.. Не звон — набат!

Прекраснейшее время года,
Душа виолою21 поёт,
Преображает нас природа:
У стариков и то встаёт!..

Лист клейкий в пальцах разотрите,
Дела забросьте все свои,
Все окна — настежь! Посмотрите —
Ебутся лихо воробьи!

Вокруг неё — прыг-скок, по кругу,
Все перья дыбом, бравый вид!
Догонит милую подругу —
И раком, раком норовит!

Весной, как это всем известно,
Блудить желает каждый скот,
Но краше всех, скажу вам честно,
Ебётся в это время кот.

О, сколько страсти, сколько муки,
Могучей сколько простоты
Коты поют… И эти звуки
Своим подругам шлют коты…

И в схватке ярой рвут друг друга —
В любви сильнейший только прав!
Лишь для него стоит подруга,
Свой хвост с готовностью задрав.

И он придёт, окровавленный —
То право он добыл в бою!
Покровы прочь! Он под вселенной
Подругу выдерет свою.

Нам аллегории не внове,
Но всё ж скажу, при всём при том,
Пусть не на крыше и без крови,
Но не был кто из нас котом?
И, пусть с натяжкою немножко,
Но в каждой бабе есть и кошка.

Я пересказывать не стану
Вам всех подробностей. Скажу
Лишь только то, что я Татьяну
Одну в деревне нахожу.

А Ольга? Что ж, натуры женской
Не знал один, должно быть, Ленский:
Ведь не прошел ещё и год,
А Ольгу уж другой ебёт.

Уж Ольгиным другой стал мужем,
Но не о том, друзья, мы тужим,
Знать, так назначено судьбой.
Прощай же, Ольга, бог с тобой!..

Затягивает время раны.
Но не утихла боль Татьяны;
Хоть уж не целкою была,
А дать другому не могла.

Онегина давно уж нету —
Бродить пустился он по свету.
По слухам, где-то он в Крыму,
Теперь всё по хую ему!..

«Но замуж как-то нужно, всё же,
Не то — на что это похоже?
Ходил тут, девку отодрал,
Дружка убил да и удрал!» —

Твердила мать. И без ответа
Не оставались те слова.
И вот запряжена карета,
И впереди — Москва, Москва…
 

               глава шестая

Дороги! Мать твою налево!..
Кошмарный сон, верста к версте…
Ах, Александр Сергеич, где вы?..
У нас дороги ещё те!..

«Лет чрез пятьсот дороги, верно,
У нас изменятся безмерно»,—
Так ведь писали, помню, вы?
Увы! Вы, видимо, правы!..

Писали вы: «…дороги плохи,
Мосты забытые гниют,
На станциях клопы да блохи
Заснуть минуты не дают…» —
И на обед дают говно…
Теперь не то уже давно.

Клопы уже не точат стены,
Есть где покушать и попить,
Но цены, Александр Сергеич, цены!..
Уж лучше блохи, блядью быть!..

Однако ж сей базар оставим,
И путь к Татьяне свой направим,
Затем, что ветер сладких грёз
Нас далеко уже занёс.

Я рад бы обойтись без мата,
Но дело, видно, хуевато:
Село глухое и — Москва…
У Тани кругом голова.

В деревне новый ёбарь — это
Затменье, буря, конец света.
Здесь ёбарей — как в суке блох:
Кишат, и каждый, бля, неплох!

Ей комплимент за комплиментом
Здесь дарят (мечутся не зря!)
И, ловко пользуясь моментом,
Ебут глазами втихаря.

Один глядит едва, украдкой,
Другой — в открытую, в упор,
Походкой мимо ходит краткой…
В углу давно и гул, и спор:

«Да я б влупил ей, господа!» —
«Нет, чересчур она худа!» —
«Так что же, я худых люблю
И этой, верно уж, влуплю».—

«Нет, эту вам не уломать!» —
«Так что ж, я лгу, ебёна мать?!» —
«Посмотрим!» — «Хули там, смотри!» —
«Так что же, господа, пари?

Вы принимаете, корнет?» —
«Я захочу, так и минет
Она возьмёт, чёрт побери!» —
«Так что, пари?» — «Держу пари!» —

«Вы искушаете судьбу!» —
«Через неделю я ебу!» —
«Минет, минет… А если нет?» —
«А если нет — всё отдаю
И целый месяц вас пою!» —

«Что ж, вызов принят! По рукам!
Дворецкий, дайте-ка стакан!
Вас рады видеть, милый граф,
Вы опоздали, просим штраф!» —

«Виват!22 До дна, мой граф, до дна!» —
«Скажите, граф, а кто она,
Вон, у колонны? Нет, не та!
Та, что скромна так и проста».—

«Ах, эта? Ларина, корнет.
Впервые появилась в свет!
Что, хороша?» — «Да, хороша!» —
«Но там не светит ни шиша…» —

«Поручик, слышите?» — «Мандёж!
Умело если подойдёшь…
Но — тс-с, друзья! Не разглашать!
Пора на танец приглашать!..»

Гремит мазурка на весь зал…
Друзья, как я уже сказал,
Что непривычен Тане был
Кутёж московский, жар и пыл.

Поручик же был хват23 и фат24
И пили за него виват!
Не в первый раз такие споры
Он заключал и побеждал.
Черны усы и звонки шпоры —
Виктории25 он лёгкой ждал…

Читателя томить не стану.
Она пришла. Мою Татьяну
Обхаживал недолго он.
Хитёр, как змей, силён, как слон —
Заправил ей таки пистон…

Hа свете, братцы, всё говно.
Мы сами — то же, что оно:
Пока бокал пенистый пьём,
Пока красавицу ебём,
Ебут самих нас в жопу годы —
Таков, увы, закон природы.

Рабы страстей, рабы порока,
Стремимся мы по воле рока
Туда, где б выпить иль ебнуть,
И по возможности — всё даром,
Стремимся сделать это с жаром
И поскорее улизнуть.

Hо время между тем летит
И ни хуя нам не простит:
То боль в спине, в груди — одышка,
То геморрой, то где-то шишка,

Hачнём мы кашлять и дристать,
И пальцем в жопе ковырять,
И вспоминать былые годы…
Таков, увы, закон природы.

Потом свернется лыком хуй,
И, как над ним ты ни колдуй,
Он больше никогда не встанет,
Кивнёт на миг — и вновь завянет,
Как вянут нежные цветы
Морозом тронутой весны.

Так всех, друзья, нас скосят годы.
Таков, увы, закон природы.

                               ок. 1960–70 гг.