Дневник отдыхающего...
 

2 августа

Первый день на курорте! Море - это прелесть. Приехали мы сюда, в Лазоревское, вдвоем с Серым. Впереди целый месяц моря и отдыха. Пансионат "Гренада", где мы остановились, оказался ничего. Номер на двоих, балкон с видом на море, плетеный столик с двумя креслами, ванна вся в белоснежном кафеле.  Телевизор, цветной.
 Сразу бросилось в глаза, что полно девчат здесь. Серый сказал:
- Без девушки, а может быть и без двух, отсюда не уеду!
Еще до обеда, возле центрального входа, познакомились с девчонками. Помогли им вещи в холл внести. Люда и Алла из Москвы. Ну что ж, москвички ничего из себя. Особенно Люда: темные волосы, ярко-серые глаза, и веселая. По-моему, Серому тоже она понравилась.
 После обеда - на море. Прекраснейшие впечатления! Море, как на картинке - голубое-голубое, не бывает голубей... яркое, вода чистая и теплая.
 Ближе к вечеру я поплыл к буйку (Серый остался с каким-то парнем в шахматы играть). Тело обтягивает эта плотная изумрудная вода, а я ее разрезаю. Незабываемо! Около буйка отдыхала девушка. Пришлось пристать. Разговорились. Таня из Минска. Сказала, что приехала одна. Живет в 312 номере. Потом она уплыла, а я остался...
 Вечером лежали в своем номере, отдыхали. Серый слишком хорошо загорел. Смотрели телевизор. Позже я вышел на улицу в околопансионатский парк. Прелесть! Цикады, луна какая-то слишком нарисованная, море плещется. Тихо. Кругом парочки, парочки... на скамейках, на бордюрах, ходят, стоят...
 Легли рано.

4 августа

 Третий день на курорте. Уже стали чернеть. Вчера были на местных пансионатских танцах. Видел Таню из Минска, но сделал вид, что не заметил. А она красивая... особенно фигурка. И танцует неплохо. Раза три я перехватывал ее взгляды. Серый снял новую. Познакомились. Оказалась тоже Таня, но из Воронежа. Смазливая и все. Много смеется по пустякам, глаза дурные, но красивые... какие-то светло-серые, постоянно убегающие.
 Встретили старых знакомых - Аллу и Люду. Они пригласили на медленный танец. Я танцевал с Людой, чувствовал ее дыхание у себя на щеке, легкие руки на плечах, тонкий чистый голос ее вился рядом. Приятно было погружаться в ее волосы губами. Она хорошо танцевала. Перед самым концом музыки она прижалась ко мне, а я, недолго думая, нашел ее губы. Поцелуй продлился дольше музыки, поэтому показалось, что на нас все обратили внимание. Расходимся. Серый укоризненно смотрит на меня: я чувствую его сверлящий взгляд. Люда говорит:
- А ты хорошо танцуешь...
Я знаю, что хорошо  танцую и ничего не говорю. Подходят Серый с Аллой. Почему он недоволен? Алла намного лучше, чем эта его Таня из Воронежа. Поговорили. Помечтали. Снова заиграла музыка, и я почувствовал руку Люды у себя в руке. Опять танцуем.
 Почти перед самым концом танцев встретился взглядом с Таней из Минска. Неожиданно она подошла. Мы стояли вчетвером, и поэтому я их познакомил с Таней. Увидел удивленное выражение Серого: "Когда это ты успел?" Люда держала меня под руку. Все устали и решили идти спать. Таня попросила подождать, но потом повернулась и ушла в темень. Я постоял, подумал и... пошел спать. Один.
 

5 августа.

Опять море блестело перед нами чистотой.
Утром на пляже произошел инцидент. Заняли наши топчаны. Нас было четверо: Серый, два наших новых знакомых, Костя и Роман, и я. Их трое, но, как говорят, три "жлоба". Попросили подняться. Смех в лицо. Серый швырнул песком в смеющуюся рожу. Потом нас разняли набежавшие мужики. Я получил хороший удар в солнечное сплетение. Еле вдохнул потом. "Жлобы" пригрозили встретить. Теперь ждать нужно.
  Обедали быстро. Снова море. Главное вечер.
 Вечером захандрил Серый. Вспомнил Харьков, свою Маринку.
- Надоело это мне все... хочу домой, - сказал он деланным хнычущим голосом.

Танцы смотрели с балкона. Было достаточно далеко, но мне иногда казалось, что я замечаю в толпе Люду.
 Часов в одиннадцать вечера в комнату ввалились Роман и Костя с двумя бутылками какого-то винишка. Несмотря на строжайший запрет администрации, они умудрились как-то пронести бутылки в голых руках.
 Выпили. Роман сбегал за кассетником. Музыка, дверь на балкон открыта, тишина и необычный окружающий запах, не могу понять чего. Выпили еще. Роман с Серым закурили. Вырубили свет. Интим. Два красненьких огонька сигарет, кассетник орет что-то про любовь, на улице опять нарисованная луна и цикады примешиваются к музыке. Хорошо...

6 августа

Проснулись поздно. Какое тут море. Уже пол-одиннадцатого. Понуро убирали кровати и комнату. Жарища-то какая. Это сейчас, а к обеду что будет? Ужас.
 Сидели, играли в шахматы в одних плавках. Поочередно подходили к умывальнику и обливались. Завязался интересный разговор.
- Ничего ты не смыслишь в шахматах, Витька, шах!
- Я ведь съем...
- Пардон. Договоримся по-джентельменски. Я тебе тоже прощу, если что... - Серый выпил залпом стакан минеральной воды, одновременно убирая коня из-под боя.
- Ничего ты в женщинах не смыслишь, Витька!
- Ничего?
- Ничего-ничего...
- Ну, хоть капельку-то...
- Ни-ни-ни... ни капельки, ни на йоту, - сказал Серый, ставя под бой своего ферзя.
- Вам конец, гроссмейстер! - беру ферзя...
- Да? - он задумался на секунду, - Все, я не играю!
- Давай пофилософствуем, хочешь?
- Ну, Спиноза! Тебя потянуло, да? - одновременно Серый что-то быстро передвигал на шахматной доске, приводя позицию из сложной в упрощенную.
- Куда? По-моему, ты играешь сам с собой, не кажется?
- Не куда, а на что. Потянуло, да? - Серый успокоился и задумался, рука зависла над шахматной доской, мерно покачиваясь, ища очередную жертву.
- А на что?
- На всякую всячину, да? По-моему, хорошая позиция... тебе не кажется, что ты проиграл? - его висящая рука изобразила торжествующую пятерню.
- Да-а... вроде бы.
- Ты мне воду не баламуть, философ! - Серый сделал серьезное лицо. - Зачем Люду переманил? Я все видел. Ты думаешь, что раз Серый, то с ним шутить можно? Ты думаешь, почему я дома вчера остался? Хотел понаблюдать за ней, с балкона. Так она повертелась на площадке, поискала кого-то, и через полчаса, повторяю, через полчаса! Ушла...
- Ну и что? Кстати, позиция не проигрышная... - я сделал ход слоном, в результате чего образовался скрытый шаг с потерей ладьи.
- Не прикидывайся, она тебя искала... тебя. И ушла потому, что тебя не было. Ясно?
- А может тебя? Ходи...
Серый сгреб фигуры с доски. Как-то странно посмотрел и вышел из комнаты. Я не думал, что его это так взволнует. Неужели она и правда искала меня и ушла с танцев? А я и не заметил. Зрение ни к черту!

Обедали молча. Роман удивлялся, чего это с нами. Вечером сидели снова в комнате. И все из-за Серого. Что он себе вообразил? Да, она мне понравилась, но не настолько же, чтобы начинались выяснения отношений с Серым и портился отдых?
 Начались танцы. Мы вышли на балкон, погасив в комнате свет.
- Хватит, Серый, дуться... Мне для друга ничего не жалко...
- Я уже не дуюсь... Понял... Пусть все идет, как идет...
Я положил руку Серому на плечо. Прекрасный парень. Друг.
- Вон, смотри... Она. - Сказал Серый.
- Где?
- Около оркестра... Что-то говорит гитаристу.
Я увидел Люду. Она смотрела уже вроде бы в нашу сторону.
Музыка закончилась, и мы услышали многократно усиленный голос гитариста:
- Виталий и Сергей, вас уже заждались девушки, давайте быстренько к нам! Сейчас прозвучит песня, заказанная специально для вас!
Грянуло какое-то переплетение яростных звуков, заверещал орган.
Мы, не двигаясь, стояли на балконе. Я понял, если я пойду, то Серый останется здесь. И я не пошел. И даже не стал спрашивать об этом.
Легли спать после чая, хорошего чая с земляничным вареньем, которое раздобыл где-то Костя.
 

7 августа

Полседьмого, а мы уже на море! Ну и скорость...
Гладь морская, тихо, ни волночки, ни ветерка. Штиль. Солнце уже во всю светит, тепло, но камушки холодные. Легли на топчаны. Какая-то умиротворенность от солнца, приглушенных звуков: волны, шорохи, голоса собирающихся, чайки... Я уснул.
 Проснулся от жары и от непонятной тяжести на груди, животе. Открыл глаза. Меня замуровали вместе с подстилкой и топчаном! Как же я не проснулся? Камней поналожили и радуются. Кто это там? Люда, Таня из Минска (откуда она взялась, буечная знакомая?), Роман, Костик, еще кто-то... солнце не дает рассмотреть... да, Алла с кем-то.
 Слышалось примерно следующее.
- Засклеповали мы его! - тихо вопил Серый.
- Замуровали, забинтовали... - подхватил еще кто-то.
- У-у! Беспомощный мой! Тяжел костюмчик? - гримасничал Серый, он был чему-то очень рад. - Не встанет же, не встанет! Спорим?
- Пощекочи, Костик, ему носик... - попросила Аллочка. - Видишь, как он глазами просит, я сразу поняла.
- Нет, он глазами ищет свою жертву, будущую... - проговорил Роман, жуя что-то сочное. - Ух, как водит глазищами! Як зверюга!

Я закрыл глаза. Тешатся ребятки. И ведь старались-то как, не разбудили?!
- Глаза закрыл... от блаженства... - Серый захихикал. - Еще уснет такой вот... каменный гость, а потом жди его в гости...

Я расслабился совершенно. Голова откинулась на бок. Я постарался отстраниться от действительности, как бы приподняться над землей, взлететь. Когда-то у меня это получалось. И, правда, стало очень легко, спокойно. Блаженная слабость залила все тело, я почувствовал, как падает пульс. Сама собой появилась мысль: "Как я попугаю их сейчас..." В полудремоте я слышал меняющийся оттенок их голосов, сначала беспечные смешки, потом натянутые ухмылки, потом кто-то вдруг сказал:
- А он без сознания... и белеет вроде... бы...

Стало тихо.
- Воды принесите...
- Пульс пощупайте...

Я внутренне засмеялся: "Щупайте, щупайте, через камешки... трудитесь... сами разберете все!"
- Как его пощупать??
- Сонная артерия на шее...

Только теперь я понял, что ребята испуганы и пора прекратить было бы... Я уже хотел открыть глаза, но моего лба коснулась чья-то рука, несомненно, женская. Она опустилась ниже, на шею, нашла артерию. Как мне хотелось открыть глаза, я почти не сомневался, что это Люда.
- Около пятидесяти... - Ее голос!
- Пониженный... - отозвался кто-то трагически из ближнего круга. - И это на солнце!
- Разбирайте же... быстрее!

Тут я неожиданно для себя и, конечно же, и для других четко громко сказал:
- Не на-до!
Открыл глаза. Потом сбрасывая камни (много камней!), поднялся, и, чувствуя небольшое головокружение и широко улыбаясь, подвел итог:
- Аутотренинг!

Я видел лица ребят, они еще до конца не поняли... Слишком резкий переход от одних чувств к другим. Главное то, что многие не знали, как на все произошедшее реагировать.
- Тренингист нашелся... - процедил Серый (наверное, он имел на это право), - ребят напугал,... хотели в медпункт бежать.
- Это ведь шутка.
- Так не шутят, Виталий...  - сказала Люда. - Вернее, этим не шутят...

Серый пошел в море, за ним остальные. Я был обескуражен. "Заложить, как мумию в саркофаг, это шутка,... а освободиться от этих галек и камней - это не шутка! Чудаки".
Собрал вещи, оделся и ушел. "В конце концов, из-за пустяков пускать в ход принципы, обиды, отделяться перегородкой друг от друга - это хамство, это низость и... еще что-то" - так думал я, когда ходил, бродил по улицам городка, перекусил где-то на окраине, в какой-то турбазе. Потом сидел в парке на скамейке. Думал о чем-то несущественном. Потом еще ходил где-то, ничего не запоминалось, протекало мимо.
 Часов в семь пошел в кино. О молодых супругах. Оно навеяло еще большую грусть. Вышел из кино и ощутил, как неохота карабкаться наверх, в пансионат. Пошел к морю. Отдыхающих полно, бродят, смеются невпопад, заигрывают лживо и что-то постоянно жуют, словно на всех в одночасье набросился лютый голод... или все они голодали перед этим весь год.
 Сидел у воды, слушал море. Темнело быстро. Часов в десять решил идти все-таки наверх, в пансионат. По пути иногда встречал странные подвыпившие компании. Осложнений не хотел, и один раз пришлось даже переходить на другую сторону улицы. И все-таки встретил тех троих "жлобов" с пляжа и  с ними еще двух.
- Один из тех... курортников... с пляжа, - процедил один.
Я шел прямо на них, что-то делать было уже поздно. Решил идти напролом. "Пру, как идиот... может назад? В сторону? Через забор? Да-да... а там метров двадцать вниз... только не останавливаться..." Под ложечкой засосало. Седьмое чувство подсказало, что сейчас. Рванулся влево, сшиб с ног явно не ожидавший этого, крупногабаритный шкаф, и побежал! Сзади услышал топот только секунд через двадцать.  Как я бежал! Не зря говорят, что опасность удесятеряет силы человека. Ломился через какие-то кустарники, низкие заборчики, дворы, прыгал через канавы, падал раза два. Держится топот сзади и все! Вскоре начал задыхаться. Понял: еще минут пять.
Вбежал в какой-то парк, порвал рубашку. Бежал еще и еще, уже не слыша топота. Но потом остановился... Все. Где же я? Какими-то улочками через полчаса выбрался к центру. "И сумку то тащил... и не бросил..."
В номер дотащился к двенадцати. Открываю двери: сидят... Пятеро или шестеро, или может быть у меня двоилось. Наверное, мой вид их явно удручил. Серый встал и быстро подошел:
- Где был, Вит?
- Там уже нет... где был... - прошевелил я языком и почувствовал, как устал.
Во рту стоял привкус крови. Где-то порезал руку... царапин много... колючки какие-то... клок рубахи висит на плече. Посмотрел в зеркало: хорош! Глубокая царапина проходит от края уха по краю глаза и на лоб.
- О, черт... - пробормотал я, касаясь царапины около брови и открывая кран.
Тут понеслось:
- Где был?
- Ты что, специально?
- Да помолчи ты. Иди лучше девчонок оповести...
- Мы волнуемся... пропал с утра и до полпервого. Ну, ты даешь. - Серый говорил монотонно и, скорее всего для себя. - Где тебя носило? В грязи, порванный, оцарапанный. Как только глаз остался цел...
Роман подал мне йод и вату (откуда он их раздобыл так быстро?). Умылся. Лицо горело, ноги болели. Потом Серый начал мазать царапину йодом.
  Тут дверь открылась, вошли девчонки: Люда, Аллочка, обе Тани. Послышались охи, вздохи и сожаления по второму кругу. Люда молчала. Также молча, она взяла у Серого йод, быстро, легко провела по царапине. Я стиснул зубы, напрягся, но не двинулся с места - было по-настоящему больно.
- А теперь, расскажи, где ты был... - произнесла спокойно Люда.
Я рассказал им, что встретил тех троих, с пляжа. Убежал. И все. Потом все разошлись, остались только четверо. Серый сказал тихо:
- Увижу их, убью...
Я знал, что он слов на ветер не бросает...
 

8 августа

Что-то происходит с Серым. Встал он такой радостный, искры прямо сыплются из глаз. Только вечером я понял, в чем дело, когда заметил их вдвоем около нашего корпуса: Серого и Люду. Странно, что так быстро она переменила свои пристрастия. Что-то шевельнулось нехорошее во мне, защемило в груди, когда я смотрел на них. Люда заметила меня, сразу как-то изменилась, ярко улыбается, постоянно шутит ни о чем. А Серый поглощен только ею. Меня не замечает. Стоят у дерева, смеются.
Пусть. Я прошел мимо ряда выстроившихся свечеобразных кипарисов на смотровую площадку. Там стоял и думал. О себе и окружающем.
На пляж со всеми после обеда не пошел. Плохо это - неподготовленное одиночество. Один. Целый вечер. Бродил по окрестностям. Захотелось уехать домой... и сразу расхотелось. Странно, но почувствовал какую-то обиду на Серого.
 

9 августа

 Серый вчера заявился ночью, не знаю точно когда, но ночью. Утром я встал пораньше, и в седьмом часу уже был на пляже. Там думал. Что-то теребило душу, было обидно за Серого.
 Весь этот день я пробыл один. Почему я один? Захотели бы - нашли. Хотя я сам старался не попадаться им на глаза. Мучался, считал себя обиженным, а потом плюнул. Вечером договорился с администрацией, и когда Серого не было (узнал по ключу, оставленному внизу, у портье) переехал с четвертого этажа на седьмой, последний. Хоть и дольше спускаться, зато вид на море красивее, ближе к птицам, да и подальше от Серого, Люды и остальных.
 Завтра утром решил идти на другой пляж.
 

10 августа

Проснувшись в новом номере, я сначала хотел сразу ткнуть Серого, но вовремя вспомнил, где нахожусь. Открыл глаза и увидел, что сосед уже умывается.
Он спросил, одновременно чистя зубы и расхаживая по комнате:
- Проснулся? На пляж пойдем? Как тебя?
Я помолчал, но потом ответил:
- Да... пойдем... Виталий.
- Оч-чень приятно, Вова! - Он решил кивнуть мне, но щетка видно помешала.
Я узнал тут же, что Вова только приехал, что думает загореть дочерна, наплаваться досыта, повеселиться дочерта, что он хотел бы войти в какую-нибудь компанию, что он студент, что у него есть девушка, магнитофон, часы с подзаводом,  пиво в портфеле и дырка в зубу. И что он пишет стихи, плавает брассом, поет песни, играя на гитаре и без оной. И любит танцевать. Он также рисует, фотографирует, рыбачит и веселится, потому что он веселый. Круг его интересов меня пленил, и я ему выболтал все о себе и о том, что произошло здесь до его приезда. И его:
- Не обращай внимания! - развеяло мое уныние в прах.

На пляже я уже был сам собой. Мы с Вовкой побесились немного на кромке, соединяющей пляж и море, потом играли в салки в воде, а еще потом играли в карты с двумя девчонками, так удачно подсевшими к нам.
Так получилось, что обедали мы в шашлычной уже вместе с Ирой и Наташей. Все время смеялись шуткам Вовы. Ну и юморной человек! То он расскажет анекдот, и как раз в тему, то он сострит так, что у нас шашлыки падали на стол и шампуры звякали о бокалы с пивом. Да и девчонки попались что надо: красивые (везет на красивых здесь!), без особых комплексов и предубеждений, умные, что немаловажно для легкости дальнейшего времяпрепровождения. И поют, и компанейские, и заводные, и...
После обеда мы уже вчетвером были в море и играли в салки. До них я еще не различал, в общем-то, где Ира, где Наташа, а после них...
Меня "засалил", помню, Вовка, и сам тут же круто ушел в воду вниз. Я бросился за ним, как наиболее близким, но не догнал. И без раздумий, почти наугад кинулся влево и рассчитал правильно: сначала почувствовал уходящую упругую воду, потом еще раз оттолкнувшись от дна, почувствовал рукой кого-то. Тут я не скажу, была ли это искра, молния, а может еще что-то, но мы соединились. Чувствовались одновременно упругость кожи, наслаждение от прикосновения, восторг от неожиданности, туман... Вода еще бурлила, а мы уже замерли. Остановились. Казалось, остановилось все вокруг, как стоп-кадр. Я скользнул по ее руке вниз и почувствовал, как она перехватила мою руку.
Брызги еще летели, а мы смотрели... застыли, стоя почти по грудь в воде, близко, почти касаясь друг друга. А солнце светило ей в глаза, и она щурилась немного. Это было так здорово!
Подскочил Вова.
- Вы чего? Наташка, он тебя засалил, лови! - крикнул, и, красиво изогнувшись, ушел под воду. Я улыбнулся, внутри было так хорошо. Что-то наполняло и переполняло меня, как красное вино, льющееся в серебряную чашу и переливающееся через край, - забыли закрыть кран бочки?! Сильно оттолкнувшись, я броском ушел под воду. Сердце страшно колотилось, словно хотело выпрыгнуть вместе с душой.
С пляжа ушли часов в восемь.
В девять часов мы все же спустились на танцплощадку. Я был уверен, что встречусь с коварным Серым. Но все обошлось. Мне было хорошо с Наташей. Своей красотой она заинтересовывала окружающих и давала повод обращать внимание и на меня. Ее несколько раз приглашали, она смотрела на меня и отказывалась.
Наташа прекрасно танцевала, была сверхпластична и гибка. Линиям тела ее я еще на пляже отдал должное. А в этом простом платьице с тонкими бретельками она была чудом. Наверное, если бы я собрался описывать ее словами, то напортачил и умер бы со стыда перед красотой. Скажу только еще, что она была достаточно высока, впрочем, как и ее подружка Ира. Может, Ирина была еще прекрасней, но меня она уже не интересовала. Так получилось.
После танцев проводили девчонок в номер. Они, оказывается, жили почти под нами, на шестом этаже. Мы с Наташей просто сидели на балконе и разговаривали ни о чем. Мне было приятно слушать ее голос.
Уснуть я долго не мог. "Случается же так! - думал я, смотря на фосфоресцирующий циферблат своих часов, - и еще ведь только десятое августа... нет, уже одиннадцатое... полпервого... спать..."
 

11 августа

 Изменилась погода, изменилось настроение. Идет дождик с утра. Затянуло, но тепло. Мне грустно: вспоминал Серого, Люду и других. Мне показались все мои огорчения надуманными, а действия - глупыми.
 ...Они заявились вшестером, часов в десять утра: Серый, Таня из Минска, Люда, Аллочка, Роман и Костя. Вова в это время храпел во все дыры, а я умывался. Дверь открылась неожиданно, и сразу все вошли.
- Привет! - кто-то сказал.

Я чуть не подавился зубной щеткой. Они зашли, закрыли дверь, расселись по стульям и кроватям. Бедный Вова необыкновенными глазами взирал поочередно то на Романа, севшего видно на его ногу, то на Люду, мягко опустившуюся на стул у его изголовья. Видно он думал, что еще спит, потому что неожиданно гаркнул:
- Изыди, сатана... - потом подумал и, решив, что этого мало, продолжил, - Отдай ногу.
 Роман кратко вошел в диалог:
- Возьми, она вся твоя.
Я спешно прополаскивал рот и лицо. Потом поспешил успокоить Вовчика:
- Спи, спи, они сейчас все изыдут, сатаны этакие. Успокойся, все хорошо. Слазь с кроватки, Роман, гадкий мальчишка, разбудил дядю. А ну, слезь, кому сказал! Спи, Вовчик, спи.
Но, скорее всего Вова уже проснулся, так как проворчал мечтательно:
- Спать так хорошо было...
Я сказал:
- Девочки, а ну-ка на балкон. Вова одеваться будет.
Аллочка, Люда и Таня из Минска неохотно, со словами: "Вы нас что, стесняетесь?", удалились на балкон.

***

 Через десять минут мы сидели в столовой ввосьмером за двумя столиками. Завтрак уже полчаса как закончился, но нас официантки "обслуживали в любой час дня и ночи". Это были их слова.  Я сидел с Серым, Вовой и Людой. Пока мы кушали, получился такой разговор.

Серый:  Витька, что случилось?
Я:   Будто не знаешь...
Серый:  Хороши у тебя шуточки. И, главное, обидчивый такой! Сначала "пошутил", тренингист, потом сбежал, бродил где-то, а за него волнуйся, сиди, жди... а потом, вообще, переселился в другой номер. Из-за чего? Из-за пустяка, какого-то.
(Во время этой тирады он размахивал у меня перед глазами ветчиной, так что мне есть захотелось)

Я:  Вы меня выкинули... (говорю я, жуя ветчину) оставили одного.
Серый:  Ты сам ушел...
Я:  А могли ведь найти. Не искали - не нужен. Почти пустое место...
Серый:  Какое пустое! Мы потом два дня думали, куда ты пропал.
Я:  Да-да, вдвоем.
(Серый как-то недоуменно переглянулся с Людой, и они засмеялись. Салат Серого, который он жевал, так и норовил выскочить обратно, но он ловко придерживал его во рту
языком)

Я:   Кушай лучше, потом досмеешься. Оставили, так оставили. Я не в обиде. Вот Вовик подтвердит. Правда, Вовик?
Вовик:  По-моему, ты, Вит, из искры пламя раздул. Сольем компашки, будет весело. Черпанем по рюмочке, будет еще веселей!
Серый:  Ты настоящий друг... (протягивая руку через стол Вове)
Вова:  А вот и наши девушки! (повышая голос)
(Наташа, в своем легком просвечивающемся платьице, Ирина в шортах и бежевой ковбойке приближались к нам. Красивое зрелище! У обоих одинаковые темные очки и белые широкополые шляпы. У Наташкин на шее... моя цепочка! Вот новость. И когда она у меня ее "свистнула"? Наташка улыбалась мне, Иришка - Вове. Красиво, и моя подковка, солнцем блестит у нее на шейке, подчеркивала эту красоту.)
Вова (продолжает):  Вы знакомы?
Люда (четко произнося): Еще нет. Видели просто.
Вова:   Это Наташа и Ириша.
Наташа (обращаясь ко мне): Что-то поздновато. Когда на пляж?
Я:   Сейчас, доедим салатик только. Вы кушали?
Ира:  У нас диета. Так то.
Я:   Может вам кусочек хлебушка дать?
Ира (дает мне щелчок по носу): Конечно дай, а то Наташка... (она смотрит на  Наташку и заканчивает) Поняла, молчу...
(Наташа и Ириша садятся на низкий широкий подоконник и смотрят, как мы едим)
Ира:   Вы хоть не чавкайте так громко, а то... (снова на Наташу) Молчу, все.
(Смотрю на Наташу, она улыбается. Я ей на цепочку показываю, на подковку, глазами. Она смеется, пожимает плечами.)
Я (громко): Наполним бокалы, содвинем их разом... да здравствует дружба, да здравствует разум!
(У всех в руках компоты, раздается звон полных стаканов в полупустой столовой).
Вова:   Уже одиннадцать...
Я:  Нет, десять... человек. (Серому) А где еще трое? Ну, эти... Петя, Катя... и еще одна Катя?
Серый:  Уехали на турбазу, в Туапсе...

***

 День прошел весело и незаметно. Вечером танцы, впервые за столько дней. Я прочитал свой дневник и поразился обилию накрапанного. И это на курорте!
 На танцах собрались все. Я с Наташей сразу отошли в сторону, к парапету, ограждающему танцплощадку. Ветер с моря нес морские запахи. Чайки кричали что-то в такт музыке.
- Виталий, слышишь... Маяк-ревун...
- Слышу. Я хотел спросить у тебя...
- О твоей цепочке? Она выпала у тебя из кармана, на пляже. И я ее тебе не отдам.
 Она повернулась ко мне, и  я обнял ее за талию, притянул к себе. Лицо оказалось близко, можно рассмотреть "эти глаза напротив...". Я видел губы, на них бледной тонкой кромкой выступила соль, и от этого они были еще красивее, рельефнее. Ощущение было сравнимо с парным гипнозом. Хотелось так стоять долго, не шевелиться, не говорить...
 Если еще чуть приблизиться, то я поцелую ее...
 Как всегда Серый вынырнул не вовремя.
- А вот ты где! Есть предложение пойти в парк после танцев и гулять всю ночь! Хорошо?
- Можно, конечно... - согласился я.
- Пошли к нам, что это вы уединились... Пошли.
Я заглянул в глаза Наташке, и они мне сказали: "Пошли..." И мы пошли.
 После танцев гуляли в парке. Девчонки ушли вперед метров на двадцать - тридцать и о чем-то оживленно говорили. Умеют они быстро сходиться, несмотря ни на что. Мы шли почти в ногу: Роман, Костя, Вовик, Я и Серый. Рассказывали анекдоты, случаи из своей жизни. "Что они там замышляют?" - смотрел я вперед и думал о девчонках. - "Подвох какой-то будет..."
 Они повернули направо, в лес.
- Смотри, заманивают, а потом атаковать будут. - Сказал Роман, хихикнув, как малолетний преступник.
Мы тоже повернули и увидели полянку, залитую лунным светом, как сметаной, и сидящих на травяном ковре всех их.
- Ура! - крикнул Вовик, - и бросился вперед.
- Ой! Ребята... - крикнула Таня из Минска.
 Мы с разбегу попрыгали... на траву.
- А! - завопил Серый и вскочил, как ужаленный. Костик пощупал под Серым землю и сказал, потирая руку:
- О черт! Так это же крапива!
Все заржали, больше это никак не назовешь. Такие звуки раздавались с речного водопоя, когда я был в деревне. Когда все расселись в кружок, посыпались шуточки.
- Ну, что? Будем ждать чуда? - сказал Серый, сейчас в центре посыплются искры и выйдет из земли...
- Мертвец с бледным разложившимся лицом... - процедил кто-то хрипло.
- Но даже мертвец не принесет бутылочку вина, - Серый был прагматичным до конца, - и кому-то придется сходить за шампанским... ночь... шампанское... красиво!
Ребята ждали добровольца... и он нашелся. Костя молодец, и вот его спина уже мелькает среди деревьев.
- Мы будем папуасами - людоедами. Сейчас людоедством займемся, - сказал Роман. - Кого съедим?
- Лучше тогда рыбу пойти половить...
- Давайте шамана изберем и пошаманим немного, - предложил Серый.
- Я знаю страшную историю... - начал было Вовик, но его перебил голос Люды:
- Мы посоветовались...
"Уже мы..." - подумал я.
- Мы посоветовались и решили сделать, мужчины вы наши, вам испытание...
От мужчин посыпалось:
- Огнем!
- Силой!
- Пыткой?
- Болью...
- Нет, любовью...
Наташа поднялась с травы:
- Шутники вы, мальчики... и помолчать не можете.
Люда продолжила:
- Правдой...
Повисло молчание, как будто нам было что скрывать. Магическое это слово - правда...
- Чего-чего? - Роман не понял. - Зачем это? Какая-то детская игра... вечер правды по заявкам телезрителей.
- Тогда уж ночь лучше... - сказал я, - звучит как-то: ночь правды... не искренне.
- Точно! - оживился Серый. - Какая ночью может быть правда? Вот днем, при свете солнца, пронизывающего насквозь, это да!
Девушки ждали, когда закончится наш этап привыкания к мысли, что от предложенного не отвертеться. "Интересно, о чем они договорились?" - думал я. - "Нужно как-то выудить у них... а это возможно, только когда они... будут по одной"
- Только правда, всегда правда, одна лишь правда,... присягаю перед небом и землей... - продолжил я певуче экспозицию шутовства, упал я на колени и вознес руки к небу, на котором красовалась огромная луна.
Дурной пример заразителен. Зазвучали вторящие голоса и скоро весь наш мужской коллектив, а минутой позже и женский, мечтательно смотрели на луну. Последними коснулись травы своими прелестными коленками Наташа с Людой, с явными намерениями в дальнейшем больше никогда на луну не смотреть.
Всеобщий приступ веры был прерван Костей:
- Почему так тихо? Вы меня ждете? - произнес он, размахивая дребезжащим пакетом...

***

- Итак, начинаем... - чертовски хорошо сказала Люда. В руке у каждого был пластиковый стаканчик с ароматным шампанским, и ее слова можно было истолковать совершенно по-разному.
- За что пьем?
- За правду!
 И почему-то никто не стал перечить и почти в полной тишине, как будто бы подписываясь под истинностью своих намерений, мы пили это шампанское...
  И было так: луна, поляна, полная лунного света, освещенные, одухотворенные лица смотрящих на луну людей, прихлебывающих иногда по глотку из пластиковых стаканчиков какую-то жидкость...
 Дальше была обычная игра: вопрос - ответ... вопрос - ответ. Я запомнил только вдруг блеснувшие в молочной темноте глаза Люды. Я не слышал вопрос, который был задан ей... да и не столь это было важно. Видимо вопрос ее озадачил. Правду она сказать не сможет, а соврать... Все-таки она была за это, еще час назад.
 Но она ответила..., голос ее лился легко, казалось, что она не волнуется..., и ее все слушали:
- Мое чувство существует сейчас. Я пока не знаю, что это, но оно возникло и есть. Оно движется. И мне кажется, что и я двигаюсь вместе с ним. Тот, кто вызвал это чувство, мне кажется, знает об этом... Но иногда вдруг возникает ощущение, что я безразлична ему, почти безразлична. Я привлекательна внешне, и, мне кажется, что ему просто нравится быть рядом, но он ничего не чувствует при этом. Он смог из чувства солидарности с другом оставить меня одну. Я не знала, как поступить... мне было плохо... но я не смогла сама прийти к нему...
Странно ощущать себя голым за якобы защищающем тебя, а на самом деле прозрачным стеклом... Ее голос был хорошо поставлен, и от этого она казалась еще более спокойной, издевающейся:
- К концу третьего дня я решилась на... месть. У него есть прекрасный друг и я, чувствуя его расположение к себе... в общем, я немного подыграла ему, да и себе тоже. Да, я почувствовала какое-то удовлетворение: он остался один, он затосковал. А потом... все превратилось в пустоту. И я все рассказала его другу, но поняла, что уже поздно, что если он узнает... да и в отличие от меня у него рядом уже была девушка. И только тогда я пожалела, что послушалась его друга и приняла правила этой ненужной игры...
Я сидел, сгорбившись, уткнувшись головой в колени. "Вот как бывает..." - закрутилась в голове песня, - "Эх, Люда, Люда... какая же ты... А могло бы так хорошо все закончиться... и быть".
 Ребята поднялись и пошли. Я не открывал глаза. И идти никуда не хотелось. Говорить не хотелось. И что ответить я мог?
 Луна, я открыл глаза... Ее тень перечеркивала меня и тянулась дальше...
 Потом я помню все обрывками, беспорядочными мыслями и видениями...
 Я почувствовал ее руки у себя на голове, нежные руки. Она стояла сзади меня.
 Потом ее губы все ближе и ближе к моим губам... дорожкой... движением наслаждения.
 В голове упрямо билась мысль о том, что я без воли, без принципов, без...
 Но я спрятал все это вниз, зарыл.
 Я забыл, забыл себя, где нахожусь, кто со мной.
 Только постичь глубину ощущения... и все.
 Больше ничего, только это...
 

12 августа
 

Блажен, кто верит... Оставь надежды всяк сюда входящий. Это про любовь. Я люблю. Сейчас люблю, вчера любил, и буду любить! Это ведь чудо из чудес. Это так прекрасно - любить. Какое имя - Лю-да! Глаза, в которых таешь, улыбка, от которой замираешь,  прикосновения, которые вызывают удивительное наслаждение. Чудо! Она одна, ее люблю, и петь хочу, смеяться, плясать, кричать.
 Я лежал и думал. Утро. Часов семь, не больше. А я уже около часа не сплю. А уснул только в третьем часу. Тело налилось бодростью, как после чистого глубокого сна. Лежу сейчас и пишу. Стихи может написать?
 До обеда мы сегодня лежали. Вовка дрых. Где он провел эту ночь? Часов в двенадцать он проснулся.
- Ну, как, чудо в перьях, проснулся? - произнес я, заводя свои часы.
- А-а-а, ух ты... - потянулся Вова. - Чудеса, Вит.  Я сегодня ночью был на море, на пляже... купался... - томный мечтательный голос его зазвенел над моим ухом.
- С кем?
- С Наташкой... - я подумал, что он сейчас расплывется от самодостаточности.
У меня в голове пронесся дикий табун мыслей. И мне стало досадно, жалко, и хмуро. "Наташка была с ним... Наташка была... они купались голыми..."
- А как же твоя Иришка?
- Она ушла с другом твоим, с Серым, в ночной бар-поплавок, там на бережку.  А мы с Наташей гуляли, потом сидели у моря... оно было почти ручным... тихим-тихим... потом сидели, говорили. - Он помолчал немного. - О тебе тоже... и о вчерашней "правде". Ее потрясла эта правда...
Я пробежал по глазам-голубинкам Вовы, подумал о судьбе, о том, что я, скорее всего, никого не люблю. И это плохо. А Вова влюбился, было заметно, как его глаза сверкают, и эта дурацкая улыбка на лице. Серый вообще, всегда влюблен. А как же я??

***

После обеда я опять от всех сбежал. Гулял по городу. К вечеру пришел на пляж. Наши играли в волейбол. Я подошел к ним.
- О, хэлло, сэр! Где вы пропадаете? - крикнул Серый, - мы тут в волей-бол... играем. - Серый отбил мяч.
- Ему что-то с утра не по себе. - Произнес задумчиво Вовик.
Ко мне подошла Люда. "Красивая она, волосы... глаза кажутся всегда глубокими... большие, ярко серые, с оттенками синего и зеленого... почти море. А губы..."
Она подошла совсем близко. Положила ладони мне на грудь.
- Где ты был?
- Далеко. Там уже... пусто в душе... Чудно и плохо. Как будто вылил всю ее куда-то...
- Я хочу быть с тобой...
- Может, я покривил душой, зарылся в этот миг, а все остальное время? Куда его денешь, а? Миг помнится... все это время... и как-то странно помнится.
- Вспомни меня...
- А если забыть можно... но не забывается.
- Вспомни меня вчерашнюю. Вспомни.
- Вспомнить? А кому это надо?
- Мне, мне одной... Пойми, все это не просто так... вспомни.
Тут со мной произошло странное. Я вспомнил. И когда вспомнил (ярко и отчетливо), то потерял мир, окружающий нас. Он перестал существовать. Горящие глаза передо мной, обжигающие ладони на груди и... вчерашние радость, торжество, эйфория опутали меня...
Вышел я из тумана, вспомнил, где нахожусь, уже только в полумраке опускающегося вечера. Наших уже не было. Голова Люды лежала у меня на груди, и она не шевелилась. Уборщица убирала пляж, шурша бумажками. Перед нами блестело идеальное зеркало моря... Что это было? И сколько мы здесь стоим? Я пошевелился. Она очнулась тоже.
- А?
Я взял ее за плечи, притянул ее к себе, ее губы были мягкие, податливые... как и вся она.
- Я только сейчас понял, что ты мне вчера подарила. Слышишь, Люда? Это ты... Это ты? - Она опять опустила голову мне на грудь...
- Я...
Нас очнула снова уборщица:
- Ребятки... Уже закрываем, - сказала она с улыбкой, - завтра придете. Завтра, миленькие. Пора уже, пора...
Неожиданно мы рассмеялись, звонко, чисто, облегченно и пошли к выходу.
Потом мы гуляли по городу. А я болтал, рассказывал ей о себе, о городе, о небе, о людях, о песне, обо всем на свете. Она тоже говорила, но я не вслушивался в смысл ее слов, я чувствовал только журчащий ручей ее голоса. Где-то около памятника генералу Чуридзе я ее поцеловал, прямо на тротуаре, на виду у всех.
- Ну, ты что, Виталик? - сказала она, но глаза благодарили.
В парке мы сели на уютную скамейку в зарослях кустарника с белыми цветами. Ушли мы из парка уже перед самым его закрытием.
 

15 августа

Два дня не писал, не хотелось совершенно. Правильно говорят, только одиночество располагает к творчеству...
Только Люда, только она. Влюбился и говорю, впервые об этом так разумно и самому себе. Но ... постоянства, а может быть и верности?... у меня и в помине нет. Сейчас в мыслях Люда, а уже думаю о том, что досадно плохо, что Наташка с Вовой. Что это? Будет у них что-то еще, а может быть уже? Копаюсь в себе, сидя за столом у себя в номере. Да, надолго это лето запомнится мне, если не навсегда.
Вчера, когда мы гуляли с Людой по городу, заметил, что на нее обращают внимание парни, провожают взглядом. Что это, ревность? Чушь, я на нее не способен, природой не заложено. Это что-то другое. Самодовольство? Гордость? Глупость?
Сидел, сидел, досиделся... заснул. Проспал обед. Сейчас проснулся, сел и снова пишу. Уже пару раз стучались, не открывал. Теперь снова стук разбудил, и голос Вовки:
- Пусти хоть меня, затворник...
Потом он, видимо постояв немного, ушел на обед.
Опять сидел, думал. Еще час прошел. Уже где-то около четырех. И так захотелось выпить, что я залез в чемодан к Вовке и достал бутылку голландского ликера. Попробовал, пару полустаканчиков. Закусил сыром. Вещь! Чистота в голове, настроение прыгнуло выше потолка (бутылку спрятал в шкаф). Может еще стаканчик?
Быстрее к Люде! Быстрее к нашим, гулять, праздновать... только что? Ура! Сегодня день Голландии: голландский сыр и голландский ликер в почете. Отлично, когда хорошее настроение. Все внутри тебя, а легкое: радость, любовь, счастье, чувствование, - сверху! И все мое, и я живу, я учусь жить. Вперед!

23.20. Уже ночь, а я сел за стол и пишу. А что писать? Ликер продействовал не долго, и я ушел в себя, и выйти из него не смог. Старания ребят тоже ничего не дали. Только сейчас вышел из себя (сам сейчас сплю) и пишу, сидя за столом и направляя свет Вовке в лицо. А он чертыхается. Лицо недовольно. Во, сел на кровати. Он, по-моему, тоже вышел из себя. Придется потушить свет.
 

16 августа

Странно, но вчера я с ней не виделся.
Вот, что значит "чушь взбрела в голову"! Даже выпить по настоящему не смог. Ликер, ликер... Водки надо было глотнуть!
 Где ж она вчера была?
Сегодня часов в десять мы пошли на море. Собрались в номере у нас с Вовкой, хотя он выше всех в корпусе. Сначала пришел Серый с ребятами и с порога заявил:
- Поселили ко мне типа какого-то! Зарядку утром делал, бегал в трусах и в тапочках куда-то... Ты не знаешь, куда они все бегают? - Серый уселся на мою поглаженную рубашку. - Теперь уже где-то в море плескается.
- А мы все еще копаемся в этих душных стенах... - Роман прикрыл дверь и продолжил, - а где девчата?
- Спят, наверное... Вчера поздно легли... - сказал Рома со смешком.
- По парам разобрались? - спросил я, роняя Серого с рубашки на пол.
- Разобрались, разобрались... без тебя, - говорил вставая Серый. - Она не каменная... Замечать надо, чудик ты, деревянный. Довыделываешься... уведут!
- Кто это способен на такую неслыханную дерзость, Серенький, а? Не ты ли? - Я хотел съязвить, но не получилось.
Вошли девчата. Наташа, Ириша, Таня из Минска, Алла... и как всегда Люда вошла последней.
- С каких это пор девушки стали заходить за парнишками, а? - пропела Аллочка своим волшебным голоском. И с каких это пор девушки ищут встречи с парнишками?
Я, заправляя рубашку в джинсы, вдруг сказал:
- Все ж уже разобрались по парам? Или еще нет?
- Это ты меня спрашиваешь, парнишка? - куражилась Аллочка в стиле Сонечки Мармеладовой. - Я то разобралась. Ты один во мне, парниша! Я с тобой буду, пусть другие разбираются.
Костя стоически перенес очередное испытание, а я, заметив это, сказал:
- Ты, Алла, не шути, когда Отелло рядом, - показал я на Костю, - а то Дездемоной станешь в роковой миг. Видишь глаза какие? Как у быка, кровью налились. Счас забодает...
"Ну, хорошо... Костя с Аллой" - думал я.
Помолчали немного.
- Кого ждем? - спросил Рома.
- Когда ты по парам разберешься...
- Я разобрался. Мы с ней вдвоем, навеки... навсегда, - обнимая пустую бутылку от голландского ликера, говорил Рома.
- У-у... как пошло... - пропела Аллочка, не выходя из роли.
- А чего это вдруг кому-то захотелось по парам? - спросила Наташа. - Мы же отдыхаем. Так давайте отдыхать. Мы идем?
Вечером решили идти в "Золотой обруч", в фешенебельный местный ресторан. Деньги пока были, поэтому можно было сходить.
На пляже ничего не было, было даже скучно. Играли в волейбол, в карты. Почему-то дураками оставались то я, то Наташа. Не везло, страшно. Опять кто-то глупо пошутил:
- Влюбленным везет, как покойникам.
Опять острый взгляд был кинут мне в лицо. А мне опять стало заунывно, и я уснул. Проснулся, как обычно, после того, как меня облили ледяной водой. Тело скрючилось, словно его перерубили пополам. Сердце забилось, как швейная машинка "Зингер": ту-ту-ту. Опять кто-то из девчат совершил покушение. Главное, что все смеются, не угадаешь. Я перевернулся на живот и притаился. Прошло минут пять. Чувствую, что кто-то крадется, осторожно так, по-кошачьи. Еще чуть обождав, я рванулся, перевернулся почти в воздухе, прыгнул в ноги и свалил... какую-то грузную женщину, а она, падая, вылила мне на голову ледяную воду, которую несла в резиновой шапочке.
- Вы что, молодой человек, с ума сошли??
Наши, покатываясь со смеху, разбегались по сторонам и прыгали в море.
- Ну, я вас сейчас... - сказал я сам себе и побежал их догонять.

В море далеко от берега я оказался один с двумя девушками: Людой и Наташей. Получился такой диалог:
- Признавайтесь, кто облил меня.
- Бабка какая-то... - они смеялись вместе.
- Хорошо. Кого топить первую?
- А за что? Ой, не меня...
- Не меня!
- Все равно одну утоплю, воды дам наглотаться вдоволь, чтоб не шутила...
- А если это не та будет? - Говорит Наташа в каких-то двух метрах, лукаво смотря на происходящее.
- За другую... одну за другую.
- А если мы утопим тебя? Наташ, давай?
Я, нырнув, ушел под воду, заплыл под Люду и схватил за ногу. Сглаженный водой крик, бултыхание. Я выныриваю невдалеке.
- Ну, как? - ласково произнес я.
- Подло. Надо было ударить ногой, да побоялась, что утонешь... - сказала Люда, отфыркиваясь.
- Надо же, а я не знал, что мне предназначена была такая участь. - Я подплыл ближе к ним и грозно посмотрел на Наташу. - Так кто? Последний раз спрашиваю.
- А-а! Мама-а! Топят... На по-омощь... - негромко закричала, видно больше для себя, Наташа.
Невдалеке краснел буек.
И тут меня кто-то с силой увлек в воду. Быстро и резко. Это мог быть только парень. Мимо меня проскользнуло тело. Я узнал Серого. "Ревнует, собака..."
Невдалеке маячил и Вовик. 'Еще один..."
 Опять я решил пошутить. Люблю, когда меня спасают. Я был еще под водой. Воздуха хватало и я решил попытаться. Вода достаточно мутная, вернее не очень прозрачная, как после шторма, не заметят. И я резкими сильными гребками поплыл под водой к буйку. Через пять-шесть гребков воздуха стало не хватать, в висках застучали молоточки, в легких образовался вакуум, желающий быстро заполниться окружающей меня водой. Из последних сил я заплывал за буек (он был достаточно большим, за ним можно было бы спрятаться и нескольким при желании). Тихо вынырнув, с наслаждением, но медленно вдохнул, и затих. "Мальчишеская выходка, - думал я, - опять обидятся. Но это к лучшему..." По голосам я различал, кто говорит.
Сергей: Пропал... я ведь его легонько.
Вова:  Может, он уплыл? Куда-нибудь?
Люда:   Ребята, где он?
Вова:   Может нырнуть?
Никто ничего не сказал и он нырнул. Я подогнул ноги по-турецки и держался за буек одной рукой. От меня до них было метров десять, ну может быть пятнадцать... не больше. Выглядывать я не решался. Потом нырнул Серый. Потом снова Вовик. Странное ощущение! Мне нравилось быть объектом поиска!
Серый:  Опять шутит... (в его голосе звучало раздражение) Ну, если он снова, я ему, чудаку, стукну.
Наташа:  Может крикнуть на помощь?
Очередной раз вынырнул Вова.
Вова:   Не видно... Дно чистое.
Люда:   Что мы стоим?? Чего мы ждем?? Кричать надо, ребята.
Серый (кричит кому-то): Позови спасательную! Человек утонул... кажется.
Люда:   Что это такое? Что это делается? (в ее голосе уже были слезы)
Вдруг...
Серый: Ну, шутник... погоди!
Вова:  Какой шутник? Его ведь нет.
Серый: Да он плавает лучше, чем ты ходишь. Эй, парень, не зови никого! Нашли...
Наташа: За буйком?
И тишина, только всплески плывущего человека. Я решил не рисковать. Глубоко вдохнул и нырнув, ушел под воду в сторону от берега. Чем дольше под водой, тем позже они меня достанут. Глубина уже метра три, три с половиной. Опять молоточки взялись за дело: стукают-постукивают, во рту сухо (под водой и сухо!), вакуум разливается по всему телу. Еще, еще, еще...
Потом все ушло. Я стал ватным и все пропало перед глазами. Чернота.
Очнулся я на берегу от запаха нашатырного спирта. Страшная слабость во всем теле, руку не поднять, ногой не пошевелить. Щека болит. Что с ней? Словно игла. Белые халаты сделали укол и я уснул.
 

18 августа

Проснулся в больнице. Только что узнал число. Удивился, уже восемнадцатое. Болят щека и язык, а так ничего, терпимо. Неужели прикалывали язык, чтобы не мешал, когда спасали? Похоже... Хотелось есть, но страшно подумать, как это будет. Кушал что-то жидкое, через соломинку сначала, а потом чайной ложкой, без вкуса, а потом и без аппетита. Но надо. Сделали укол и хотели забрать тетрадь. Не дал. Как оказалась она у меня без сумки? Значит кто-то уже держал ее в руках, а может и читал. Засыпаю. Опять этот укол. Все, сплю.
 

19 августа

Пришли ребята, уговорили врача меня завтра забрать. В палату всех не пустили, зашли только Серый и Наташа.
- Где Люда? - произнес я, вяло шевеля языком, но звук голоса вышел чистым и хорошим. Опухоль уже спала, но видно связки растянулись, и было больно в основании.
- Заболела она... простыла. Под дождем всю ночь в парке сидела, пока Серый не нашел ее, и не привел в номер. - Наташа тоже была расстроена, но выглядела прекрасно.
- Зачем отпустили ее? - Я посмотрел на Серого.
- Это у себя спроси...
Потом их спровадили. Опять укол. Спать.
 

20 августа

Выписали. Все в норме. Язык разболтался, на щеку прилепили кусочек пластыря. Иду с ребятами, опять виноватый, опять весь в какой-то сетке условностей. Дошло, что мог утонуть. Идем из больницы - все молчат. Люды нет. Рядом идет Наташа и Серый. Потом он ушел вперед к ребятам, а Наташа взяла меня под руку.
- Ты ее любишь?
- Кого?
- Опять?
- Не знаю. Для меня понятие любовь не поддается определению...
Помолчали.
- Ты притягиваешь женщин, знаешь?
- Нет. Если и притягиваю, но далеко не всех...
- ...
- И почему ты решила, что я кого-то притягиваю? (Я посмотрел на нее) Я себе совсем не нравлюсь... скотина какая-то... и внешне уродец. Разве такие уродцы кого-то притягивают?
- Не только притягивают. Их даже любят... Я тебе завидую... А еще больше Людке.
Она остановилась, я тоже.
- Наташ, не надо, а?
Она пошла с несчастным выражением лица, как мне казалось, немного искусственным. Внешне это подходило для плаката: "Жизнь - это испытания!"
- Не надо, Виталик, меня принижать...
- Я и не принижаю.
- Ты просто забыл, а я нет...
- Что?
- Маяк-ревун... Радуга в море... Твои губы...
- Я помню...
- Но не так, как я...
- ...
- Я как подумаю, что ты мог утонуть... Зачем это нужно было?
У меня не было ответа, и я замолчал.
Отстали уже порядочно.
- А ты знаешь...
- Что?
- Ничего... Это не честно. Я так не могу...
На меня что-то нашло, я взял ее за руку, и, когда она остановилась, потянул к себе. Она взглянула как-то странно, но все-таки прильнула и ... оказалась по-настоящему близко. Она опустила лицо вниз, и я видел только просвечивающееся ушко и прядь волос на нем.
- Молчи, не говори ничего... - произнесла она.
Наташка точно почувствовала, что я хотел начать говорить пустоту.
Она подняла лицо. Вот она передо мной: красота, нежность, гармоничная правильность черт, сам рисунок лица сразу привлекает. Это не шаблонная красота. Даже не сразу решишься просто прикоснуться к ней. Чистота, почти родник. А глаза: широко открытые, карие... почти черные. Почему они такие темные сейчас? Они что-то говорят, кричат даже...
- Что? - почти шепотом, одними губами, спрашиваю я.
Как в сеансе гипнотического сна наши глаза сближаются, притягиваются, губы касаются и на секунду отталкиваются, но потом снова соприкасаются, чувствуют друг друга. Вязкая горячая пелена осязаемо обволакивает нас. И не очнуться, не выйти из нее.
Опять ее глаза смотрят на меня. Мысль стучит в такт пульсу: "Любит, любит, любит..." Я знаю это теперь, знаю. Мир сузился до ее губ. Безумство: ничего нет вокруг, только она.
Тут меня словно что-то кольнуло и показало меня как бы со стороны.
Мы стоим посреди тротуара, обнявшись. Как это было фальшиво! Нелепость... Я увидел, что наши остановились и смотрят на нас.
- Пошли, Золушка...
- Пошли Рыцарь Печального Образа...
- Почему это?
- А так...
 

21 августа

Скорее всего, Люде уже рассказали о поцелуе на набережной. Она просто молчит. И в глаза не смотрит. И хорошо. Мне пока что говорить нечего. Пусто.

18.20... Опять чудовищная мысль: никого я не люблю. Почему не могу полюбить? Полюбить так, чтобы не задавать себе вопросов, люблю ли я или нет? Может, не дано? Оригинальный образ действия: ждать. Выпить хочу! Пить хочу. Уже вечер. Сидим на парапете набережной. Вокруг меня снова все наши и молчат укоряюще, обзывающе, вызывающе, все перемалывают мою вину. А может, это комплекс вины уже поселился внутри меня? Нет только Романа с Аллой. Этим все нипочем. Укатили в море на прогулочном теплоходе. Хорошая им пришла мысль. А почему бы и нет?
- На теплоходе в трехчасовую прогулку... Давай? - говорю я Серому.
- Сиди, утопленник. Море сейчас не для тебя. - Его ухмылка показалась мне жестокой.
Я стал яростным.
- Хорошо. Кто со мной на прогулку в море? - сказал я и спрыгнул с парапета.
Никто не шелохнулся и молчат. "Чушь какая-то. Серый, ладно, принцип нагуливает. Вовик осуждает, Таня буечная, так и осталась буечной... Ира? Бог с ней. Ну, Костя... я ему все прощаю. А Наташка? А Люда? Сидят... ждут... покаяния?"
Серый встает, спрыгивает:
- Пошли в "Золотой обруч"?
- Пошли, я только подумала о нем... - говорит Ира и уже рядом с Серым.
- Пойдемте! Хватит сидеть... - поддерживает из Таня.
- Я - за! Пить, только пить! Всю ночь! - радостно распыляется Вовик.
- Я тоже за то, чтобы надраться. - говорит Костя и смотрит в море.
Опять же молча все спрыгнувшие начинают движение вслед за Серым. Я стою. Смотрю на Люду и Наташу, еще сидящих на парапете.
- Вит, пошли с нами... - оборачиваясь, говорит Серый.
"Это уже дерзость... на мое предложение даже реплики не было, а тут я думаете сразу кинусь вам в объятия, брататься будем и пить всю ночь, натужно завывая русские народные... Жидко, ребятки..."
Люда спрыгивает, потом Наташка. Тоже идут, на меня не смотрят.

Все, опять один. Группа их уже в конце набережной. Им весело, а я один. Ну и прекрасно. Куда? Куда... Захотелось напиться. До конца всего три дня. Если бы не взятый заранее билет, сейчас бы точно уехал.
Решил пойти напиться. "Точно, пойду в "Обруч". Пусть видят результат. Это будет их работа... чистая. - самооправдывался я".

***

... Пью, пью... Уже стол не слушается. Наливаю себе и кому-то. Проливаю, чувствую, что мимо, но лью. Бутылку перехватывают, ставят на стол... Кто это? Какой-то фриц, дядька...
- За весну, за тебя, мальчик, за твои двадцать лет! За молодость. Сам был молодым.
Он пьет. А мне смешно. Но я тоже пью. Водка вроде, а вроде и вода. Вливается в горло легко, не чувствуется. Беру вилку, накалываю огурчик, хрустю.
- Дядя... как тебя?
- Федор Ильич, детка. - Он закусывает не спеша, со вкусом: лимончик, маслинка.
- Дядя... да... Ильич. Слышишь? Ты или нет? Меня две любят.
- Кто?
- Две... - качаюсь с растопыренными руками.
- Рыбу любишь?
- Не... меня любят... две-е.
- Рыбы?
- Да ты что?... Извините... Вы... что?
- Я что? Я - ничего. А вот ты что любишь, не понял. То ли рыбу, то ли икру от рыбы.
- Как-кая ик-кра? Девушки!...
- Ты любишь девушек? А может икру? Я очень уважаю икру... черную.
- Какая икра у девушек-к? Меня любят рыбы...
- Точно, рыбы. Они твари такие... Иди на дно. Там и разлюбишься, и растерпишься. Потом сетью выловим.
- Я в сети не хочу. Чушь...
Я обхватил голову руками. Кто меня любит? Никто.
- Во! Точно. Никто меня не любит! - качаю пальцем перед его лицом. - И пусть только попробуют! (последний слог я очень выделил, потому что главное -ют, а не по-)
- Правильно, пить будешь?
- Лейте, Ильич, лейте... - в голове стояла сеть и я трепыхаюсь в ней, а меня рыбы своими склизкими губами целуют со всех сторон.
 А сверху как бы Федор Ильич в облаках, и кричит:
- Любят тебя? Иди на дно! На дно!
Снова ливанул в себя эту водичку из рюмки.
- Разве это вод-дка... ой-ка.. йик! Вот я пил, Федор Лилич... то есть Ильич... вот то была...
- Кушай, мальчик, кушай... А то осоловел уже поди.
Я воспринял это, как приказ и стал все подряд есть. Кто-то намазал мне хлеб маслом. Но тут меня затошнило, и я встал и пошел в туалет.
Очнулся в туалете. Стало легче. Ноги трясет. Руки белые. А лицо, скорее всего, синее. Умылся холодной водой, голову под кран загнал. Просушил потом волосы у калорифера. Причесался. "Хоть и выпивший еще, но не пьяный уже, - подумал я на удивление четко" Голова отрезвела, настроение появилось, что стало очень заметным при его полном отсутствии ранее. Я вышел из туалета, осмотрел себя в зеркало: на удивление элегантно одет после всего, что случилось, ни капельки, ни паутинки, ни пылинки. И присоединился к танцующим...
21.30 на моем "хрономерте". Музыка закончилась, иду на место. Вспоминаю, где я сидел. А, вот мой столик! Он пустой, Федора Ильича уже нет. Да и был ли он? Сажусь, кушаю рыбный салат и намазанный уже кем-то хлеб маслом. Настроение рекой устремляется вверх, к апогею, который у людей называется радостью.
"Здесь ведь должны быть наши! Какой я дурак... Помириться с ними, забыть свои наигранные принципы..." Я поискал глазами. Не нашел. Заиграла музыка, решил, что найду их в танце. Вперед, ура! И шальная мысль: "И все-таки я еще пьяный..."
Их я так и не нашел. Потом еще пил с кем-то, с кем-то танцевал, кто-то мне подливал, кто-то коня дарил, бурку, кому-то я свою ручку с золотым пером презентовал... на память. Часов на руке тоже не оказалось (Позже я их нашел во внутреннем кармане пиджака).
    Добрался я не совсем до пансионата. Прикорнул на лавочке.
 

22 августа

Снилось мне, помню, что-то ужасное. Какие-то прыгающие люди, усатый дядька, говорящий все время: "Пей, пей, пей!", дно моря и я внизу через силу ворочаю вспухшим, и поэтому вылезшим изо рта языком. Потом ко мне подплыло что-то и гаркнуло на ухо:
- Подъем! - стало меня трясти...
Я дернулся... и проснулся уже на земле среди высокой травы в окружении ребят. Скорее всего я догадался, что это ребята - глаза полностью еще не открылись, а голова не болела, и это не было странностью - она у меня никогда после такого не болит. Где-то только через минуту я сфокусировал зрение и прохрипел:
- Уже утро?
Они стояли и молчали, а я прокашлялся, поднялся с земли и сел на скамейку. Потом осмотрел их поочередно своим нетвердым взглядом, осмотрел их такие разные лица и понял одно: я им нужен.
Серый стоял и угрюмо смотрел мне прямо в глаза.
- Ну и видик у тебя, друг сердечный... - проговорил Роман. - У тебя горе или радость?
- Радость... - съязвил я. - Как говорится, одиночество - праздник мой.
- Досправлялся... - промямлил Серый. - И где ж ты был, такой праздничный?
- В "Обруче".
- А мы решили на трехчасовую прогулку пойти. Тебя искали...
Я поднял глаза на говорившую улыбающуюся Иру.
И тут видимо на моем лицо так ярко и отчетливо отпечаталось полное раскаяние и горечь от содеянного, что заулыбались уже все...
Вовик сказал:
- Пошли на море, мы все взяли.
Куда сразу девалось чахоточное настроение похмельного синдрома! На море, вперед! И мы пошли. Последние деньки, последние минутки. Этот день был моим лучшим днем отдыха в этом курортном кавказском городке.
На пляже мы загорали, купались, играли в волейбол, в карты... просто жили отдыхом. После того, как я выиграл в паре с Ириной партию в подкидного дурака, все побежали купаться, а я остался (хотелось прогреться после ночного сна в парке). Осталась и Люда. Солнце припекало хорошо. Я лежал на животе, положив голову перед собой на руки. Люда лежала рядом и молчала. Я подумал, что как хорошо, что можно так спокойно, без ощущения неловкости и скованности, молчать с Людой, как она произнесла риторические:
- Ну, как?
- Что как?
- Самочувствие...
Я повернулся и посмотрел на нее.
- Нормально.
- Обязательно нужно было пить? Залил боль?
- Громко сказано...
Морщась, словно от зубной боли, я отвернулся.
- Нет, не громко. И это никогда не помогало...
Я закрыл глаза, а Люда продолжила:
- Тебе не интересно... что-то я не понимаю тебя. Не понимаю твоих мыслей, поступков. Я не знаю, тебя, Виталий. Не знаю, а люблю...
Я резко повернулся к ней. Долго смотрел на нее. "Вот и сказала, что любит... хотя слова далеко не всегда отражают внутренние состояние... И называют это в классической литературе курортным романом... так? Так... почти так... или не так... или совсем не так..."
Потом я уснул. Мне опять снилось, но снилось простое: я еду в поезде и сплю. Мне снилось, что я сплю и вижу сон... о том, что я еду в поезде... Смешно!
Спал я, наверное, долго, потому что, когда проснулся, солнце уже было не со стороны моря, а со стороны города. Значит, уже вечер. Я был заботливо укрыт полотенцем.
Ребята играли в карты. Среди них не было ни Люды, ни Аллы.
- Выспался? - спросил Роман.
- Да, вроде бы... - сказал я, и добавил, - на двое суток вперед.
- Так можно все проспать... и смерть, и счастье, и любовь, - произнес Серый, бросая карту наземь.
Я пошел купаться. Думал, что Люда в море. Проплыл до буйка и обратно. Вытераясь, как бы невзначай бросил:
- А Люда с Аллой где?
- Собираются... - сказал Серый. - Валет пиковый.
- Куда? - я замер в предчувствии...
- В дорогу... - добавил Вова. - У меня нет. Бери.
- В какую? - спросил я, опускаясь на песок.
- В дальнюю... - произнес Серый. - И в длинную... что ночкой лунною... отбой... Бери карту.
- Да ты можешь толком объяснить? - подскочил я к нему. - Где Люда?
Игра прервалась, все смотрели на мои широко открытые глаза:
- Какая дорога? Куда?
- Слезь с карт, Вит! И убери ноги... - тихо сказал Серый. - И не мешай играть. Поздно спохватился, Люда уехала...
- Куда?
- Домой, конечно, куда же еще, домой. Ходи, Ромка. Под меня. - Чувствовалось, что Серый издеваясь, наказывал меня сложившейся ситуацией сполна.
Я схватил сидящего Серого за руки, поднял и толкнул. Он упал на песок и быстро поднялся, ринулся было на меня, но его уже держали.
- Ты чего хочешь? В чем дело? - Серый готов был бить меня и руками и словами. Но его все держали, а слов не хватало.
Я взял вещи, покидал их в сумку и пошел.
Вслед мне неслось:
- Козел несчастный... Юродивый... Придурок... Пес на сене. Она ведь прекрасная девушка... Я ее... А ты... Козел. Да будь я на твоем месте, я бы от счастья в море утопился... Козел бестолковый... - в голосе Серого стояли слезы.
- Да брось ты его, успокойся, - говорил Роман Серому. - Лучше играй...
- Виталий, не дури... иди сюда... я тебе все объясню...- кричал мне Вова. - Еще не все потеряно.
"Она уехала... - какие-то путанные мысли крутились хороводом в голове. - Пес на сене... Это же надо придумать? Кто тебе запрещал? Но... по сути правильно все... Когда что-то рядом, кажется что так будет всегда... И не заметно, что лучше этого нет. Кажется, что все это тебе дается даром, только ради того, что ты есть. И когда его вдруг не становится... Полное впечатление, что мир рушится... падает...."
Тут меня как машиной шарахнуло: "Она же только что сказала мне, что любит! А я... А я уснул?". От осознания такой нелепицы я даже остановился. Потом снова пошел. Меня догнала Наташка:
- Вит, подожди...
Мы пошли рядом. Шли некоторое время молча. Потом встала передо мной, загородила дорогу. Посмотрела пристально, как-то жестко:
- Ты ее любишь?
- Уже спрашивала...
- Ты не ответил.
- Да, люблю...
Резонансное усиление последних слов превратилось в набат и я приложил руку к виску. Наташка продолжала смотреть внутрь...
- Она еще не уехала... ты успеешь... поезд только ночью... в час ноль шесть.
"Поезд... все-таки поезд... в час ноль шесть... в час ноль шесть... в час ноль шесть". И я побежал, и бежал до самого пансионата. Опомнился я лишь тогда, когда при входе в пансионат налетел на какие-то чемоданы.
- Молодой человек! Осторожнее! И тише... люди отдыхают! Тише!
Я вбежал на шестой этаж секунд за тридцать. Рванул дверь.
- Люда!
Она стояла у чемодана, лежащего на кровати, и теребила что-то белое в руках.
- Люда... Люда...
Наше движение друг к другу было взаимным и порывистым. Обнявшись, мы стояли, а все вокруг опять крутилось. "Она моя... только она..." Я чувствовал, что что-то очнулось во мне, такое затаенное и далекое... прозрело, и зрело все быстрее и быстрее, копилось сразу и вокруг меня, и внутри. Голова кружилась. "Я люблю! Только сейчас я почувствовал всю силу этого слова, всю нежность, искренность, все сумасшествие и наслаждение, всю глубину и  наполненность. Я люблю!"
 

23 августа

Алла уехала одна. Провожали ее все вместе. Первая уезжающая из нашей компании.
- Что передать маме? - спросила она Люду.
Мы стояли обнявшись, я и Люда, у открытого окна вагона. Чуть дальше стояли ребята.
- Скажи, приеду двадцать пятого. И скажи...
Она посмотрела на меня.
- Нет, ничего не говори. Приеду, потом сама скажу.
- Что скажешь? - спросила Алла и заулыбалась.
- Что-то скажу...
Поезд тронулся.
- Ну, пока...
- До свидания... - ребята успевали на ходу каждый поцеловать Аллочку в губки.
- Спасибо за компанию...

Уснули мы в номере Люды.

Здесь записи отдыхающего Вихрова Виталия Андреевича обрываются.

На следующее утро они все пришли на море, купались, загорали. Как обычно играли в волейбол, в карты, слушали музыку, ели мороженное, пили пиво.
Около одиннадцати над пляжем разнеслись крики:
- Пожар!
- Пристройка горит!
- Причал горит!
Ребята вскочили.
- Горит что-то... - сказал Серый.
- Побежали? - предложил Костя.
Горела деревянная надстройка на причале. Это было что-то вроде спасательной станции когда-то, но теперь ее переоборудовали в хранилище топчанов, спортивного инвентаря и других приспособлений.
Надстройка вспыхнула, как бумага, и в считанные минуты (Как потом выяснилось, служащий пляжа паяльной лампой убирал краску с какого-то щита).
Ребята подбежали, когда "костер" набирал силу.
- Хорошо горит, - сказал Серый.
Но тут они заметили женщину, бегающую перед входом на причал.
- Танечка! Таня-а-а! Доченька моя, милая... - падала она и снова поднималась, потрясая руками над головой. - Доченька! - рыдала она.
Какой-то человек кричал:
- Люди все вышли? Все?
Женщина упала, протянула руки к мужчине, но ничего не могла сказать.
Забегали с ведрами. Началась суматоха.
- Девочка горит в сарае...
Мужчина попробовал пробиться через вход. Ему этого не удалось.
Тут все увидели бросившегося в воду парня, за ним еще троих. Первым был Вит, остальные - Серый, Вова и Костя. Роман в это время вызывал пожарную по "01" и скорую по "03". Он убежал звонить практически сразу же.
Четверка плыла быстро. Потом с берега видели, как сначала Вит, а потом и ребята забрались по сваям на причал из воды. Видели, как Вит с другого входа, со стороны моря, заскочил в горящий сарай, который был уже похожим на факел.

В это время женщине привели девочку.
- Танечка, Танюшка моя... - ласкала она ее. - Где же ты была? Мое солнышко...Любимая...
- Я играла на бережку. Лепила песочники. Лебедя, луну...
Тут рухнула крыша. Серый, Костя не успели войти в сарай, а Вова был еще на свае. Видели также, как какая-то девушка упала без чувств, ее тут же унесли и положили на скамейку, в тенек...
- Солнечный удар! - констатировал кто-то.
Столпилось много людей.
- Паренек то, вошел туда... Бедный.
- Да вон они, плавают в море... трое.
- Их четверо было.
- А один, наверное, за пирсом.
- Может, он прыгнул в море?
- Конечно, прыгнул! Он что, дурак что ли?
Подъехали милиция и пожарные, своим звериным рыком распугали толпу. Быстро заработали водяные пушки. И через полчаса загасили. Потом подъехала скорая, потом еще одна. Первая увезла какую-то девушку с посиневшими губами. Вторая кого-то еще, накрытого простыней. А у берега стояли трое, к ним подбежал четвертый.
- А где, Вит?
Люди стали расходиться. Слышались голоса:
- Да... сгорел кто-то.
- Может это тот паренек?
- Может...
- Да нет, видишь, их четверо.
- Точно, четверо...
- Видно, кто-то еще внутри был.
Солнце палило нещадно. На фоне моря головешки и остов надстройки выглядели удручающе...
Кричали чайки, медленно плыл вдалеке теплоход. Мирно сидели на лавочке женщина с дочкой, прижавшись друг к другу. А Костя все спрашивал:
- Где Вит? А? Где?